— Все в порядке, — ответила она, — садитесь. — И улыбнулась.
Так-то лучше. Я придвинул стул, сел рядом с ней и тоже улыбнулся.
— Что у вас за книга? — спросил я, просто чтобы что-то сказать, и взглянул на девушку.
— Очень милая — одна из книг Кесселя, — ответила она. — Мне всегда нравились его вещи. Она вам знакома?
— Нет. — Я пролистал несколько страниц. — Нет, я не очень хорошо читаю по-французски.
— Наверное, вы много читаете по-английски? — спросила она.
— Нет, времени не хватает, — сказал я. Мне не хотелось говорить о чтении. — Что вы делали с тех пор, как мы виделись на днях? — осведомился я.
— То же, что обычно: уроки музыки, упражнения. Ах да! Я ходила в кино, а позавчера вечером обедала на Монмартре.
— Правда? Почему же вы не приходили сюда?
— Как-то не случилось.
— И вы ни разу не подумали о том, чтобы прийти сюда?
— Пожалуй, нет.
— Почему же вы пришли сегодня?
— Мне как раз было по пути.
Было неприятно думать, что она могла прийти, если бы захотела, но ей было все равно, а я тут околачивался каждый вечер.
— Вы ходили на Монмартр целой компанией? — спросил я.
— О нет, просто две девушки из пансиона.
Это меня обрадовало. Вероятно, это был очень скучный обед.
— Как подвигается книга? — в свою очередь спросила она.
— Книга? Все так же. Я почти все дни работал, иногда прерывался. Послушайте, вы не хотели бы чего-нибудь выпить со мной? Ну, тогда еще одну чашку шоколада — куда запропастился этот парень? — или вам бы хотелось чего-нибудь другого?
— Я не хочу пить.
— Разумеется. Что? О да, пожалуйста. Un autre chocolat.[25]Так о чем мы говорили? Послушайте, я ужасно рад вас видеть. А ведь я мог бы вас не заметить, если бы не ваш оранжевый берет. Всегда надевайте его, когда идете сюда. Я очень люблю это кафе, а вы? Посмотрите на того парня с волосами песочного цвета — он сумасшедший. Знаете, у этого шоколада такой странный вид, возьмите что-нибудь другое. Вы уверены, что вам не холодно?
Она покачала головой, прикусив губу.
— Со мной все в порядке, — ответила она.
— Вы смеетесь. Почему вы смеетесь? Наверное, я выгляжу как дурак.
— Нет, ничего. Я не смеялась. Продолжайте.
Правда, говорить было особенно нечего. Я чувствовал, что вел себя очень глупо. Я сидел молча и наблюдал, как она пьет шоколад. Через несколько минут я забыл о том, что глуп, и снова заговорил:
— Расскажите, что вы делали на Монмартре? Компания подобралась хорошая?
— Я же вам сказала, что компании не было, — возразила она.
— О да, не было. Вам там понравилось — где вы обедали? Там было полно американцев? Вот что хуже всего на Монмартре — от них никуда не деться. И здесь-то их многовато. Какой чудесный день был вчера! Я думал, что вы придете. Размышлял о том, что вы делаете.
— После урока я зашла выпить чаю возле Трокадеро, — ответила она.
— В самом деле? Куда же вы пошли? Я знаю улицу де-ла-Тур. Там останавливается трамвай, на котором можно доехать до Булонского леса. Вы сели на трамвай номер шестнадцать? Жаль, что я не знал.
— Вы тоже были там вчера?
— Нет, но я могу представить, как вы едете в этом трамвае. Вы когда-нибудь гуляли в Булонском лесу? Мне бы хотелось, чтобы уже было лето, март — такой плохой месяц. Летом можно столько всего предпринять!
— Что именно? — поинтересовалась она.
— О! Ну, не знаю. Просто побродить где-нибудь. Мне бы хотелось сесть на один из этих смешных пароходиков и поплыть по Сене до Сен-Клу. Вы ее видели, когда она вся замерзла в феврале? Это было великолепно. Я имею в виду Сену. Как Арктика на картине. Возьмите сигарету — вам же еще не нужно уходить, не так ли?
— Нет. — Она взглянула на часы.
— Это чудесно. Можем зайти внутрь, если вы замерзли. Послушайте, а не могли бы вы со мной пообедать?
— Не сегодня вечером. Но в любом случае, спасибо.
— А как-нибудь в другой раз?
— Может быть — там будет видно.
— Что за место ваш пансион? Судя по всему, отвратительный. Они отпускают вас на какое-то ограниченное время?
— Нет, на самом деле все не так уж плохо.
— Провалиться мне на этом месте, если я когда-нибудь стану жить в пансионе. Они обращаются с вами как с ребенком? Сколько вам лет — или я не должен об этом спрашивать?
— Девятнадцать, — ответила она.
— Правда? Иногда вы кажетесь старше, а иногда — моложе. Не знаю… Ну вот, я был невежлив, не так ли?
— Нет, все в порядке.
— Я не сказал ничего ужасного?
— Нет.
— Как это чудесно с вашей стороны, что вы разрешаете мне здесь сидеть и говорить с вами. Порой я так от себя устаю! Я не хочу сказать, что беседую с вами, потому что мне наскучило быть одному. Я имею в виду, что не получил бы никакого удовольствия от беседы с кем попало — ведь я совсем не умею ничего объяснить. Понимаете?
— Да, конечно. Это так мило с вашей стороны. Я тоже такая — в смысле, не говорю ни с кем, — сказала она.
— В самом деле? Это чудесно, правда?
Я никак не мог заставить себя не улыбаться. Было замечательно соглашаться с ней по разным поводам. Это давало мне ощущение, что мы с ней заодно, как будто я ее очень хорошо знаю. Значит, я не такой уж дурак, если мы с ней сходимся во мнениях. Со мной что-то происходило оттого, что я мог с ней беседовать. Мне хотелось соглашаться с каждым ее словом. Я чувствовал, что немного схожу с ума, словно я слегка опьянел, жизнь вдруг снова стала потрясающей, и мне хочется орать. Или не произносить ни слова, онеметь и продолжать сидеть в кафе «Купол» и смотреть на нее. Все эти чувства смешались самым невероятным образом, но главным было смирение. Я унижусь, я буду ползать в пыли.
Мы немного посидели молча, наблюдая за разными людьми в кафе. Они ее забавляли, у нее была очень занятная улыбка. Я смотрел на нее, и люди были мне безразличны. Я жалел, что не умею рисовать. Должно быть, художники получают от этого большое удовольствие. Я бы нарисовал ее нос, изгиб подбородка. Концом спички я набросал ее профиль на столе. Он был ни на что не похож. Я стер его локтем. Она меня будто не замечала. Спустя какое-то время она повернулась и взглянула на меня с улыбкой.
— Здесь мило, не так ли? — сказала она.
Прежде я не разглядел ее лица как следует.
Внезапно до меня дошло, что она красива, и я был поражен. Я не мог ответить ни на один вопрос. Просто сидел и не сводил с нее глаз.
