— Да, одну минуточку, мадам, — и мексиканец, виляя бедрами в обтягивающих кожаных брюках, удалился в соседнее помещение.
Принесенное им платье было темно-красным. Золотая вышивка, рубиновые стразы, элегантный покрой. Татьяна примерила — сидит так, как будто сшито точно на нее. Это было именно то, что нужно.
— А мне, пожалуй, нравится. Что скажешь, Факноумо?
— Шикавно! — пресс-аташе с восхищением глядел на Татьяну. — Все ваши сопевницы лопнут от зависти.
— Вам нигде не жме-ет, не да-а-авит? Пройдитесь, попробуйте сесть. Может, что-то надо подпра-авить? — Взволнованный модельер мухой вился вокруг своей клиентки, размахивая лапками на манер дирижера симфонического оркестра. “Я его первая по-настоящему знаменитая покупательница”, — догадалась Татьяна. Ей показалось, что на талии можно было бы сделать капельку поуже.
— Сию мину-утку. Если вы можете подож-да-ать, я мигом все испра-авлю. Может, выпьете пока кофе?
— С удовольствием! — видя волнение молодого человека, Татьяна начала испытывать к нему какое-то почти материнское чувство.
“Через несколько лет он будет вести себя по-другому. Факноумо опять попал в яблочко: у этого парня, несомненно, блестящее будущее. А я — тот самый счастливый шанс, который выпал на его долю. Если «Оскар» будет в моих руках, завтра у дверей этой мастерской выстроится очередь”, — размышляла Таня, отхлебывая кофе из маленькой фарфоровой чашечки. Потом она взглянула на своего пресс-атташе. У него был вид человека только что выигравшего крупную сумму на тотализаторе. И вдруг к ней в голову пришла неожиданная догадка.
— Скажи, Факноумо, а ты давно знаком с этим Рико?
— Да нет, не ошень.
— А все-таки? — не унималась Таня.
— Ну, паху-тхойку вет… Может, чуть бовьше, — Факноумо занервничал, значит, она на верном пути.
— Порядочно! Где же вы познакомились?
— Я учився вместе с его бхатом в колледже, быфав у них в гостях. Хико — хохо-ший пахень, вот мы и подхуживись… — тут Факноумо понял, что проболтался, выдал себя с потрохами, и его щеки залились румянцем.
— Признайся, ты все подстроил! — Татьяна попыталась придать своему голосу жесткость, но ей не очень-то это удалось. Что, конечно же, не ускользнуло от чуткого Факноумо. И к нему тут же вернулась вся его самоуверенность. Он лукаво посмотрел на Татьяну, и они расхохотались. Смеялись по-детски, до слез, до ко ликов в животе.
— Но зачем, зачем, я не понимаю, надо было заставлять меня колесить по всем этим бутикам?! Столько времени угроха ли зазря! Зачем вся эта комедия?! — недоумевала Таня.
— А ты фама пофуди, става бы ты пхиобхетать пватье у никому неизфестного Хико Фазана, не убедифшись пхедфахитевьно в том, что ни один знаменитый модевьех не может пхедвожить нифего стоящего?
— Это верно, тут не поспоришь, нифего стоящего они не предложили. Ни фига, — Таня кивнула головой и на несколько секунд задумалась.
— Но тогда получается, что все твои предчувствия — тоже сплошная липа. Просто твой приятель сшил красное платье, и ты, плут, промыл тете Тане мозги? — на сей раз возмущение Татьяны было искренним.
— Фто ты! Пхедфувствие быво. А кхасное оно не свучайно — Хико шив его специавно двя тебя, по твоим мехкам, — Факноумо энергично замотал головой, словно хотел этим жестом подтвердить свои слова.
— Ну ты плут! А мерки-то откуда? — изумилась Таня.
— Пхоще пхостого! Спхосив у костюмеха, котовый хаботав с тобой в фивьме. Это мой давний знакомый.
— Сколько же у тебя давних знакомых! Ну и ну! — других слов Татьяна не находила. Рико захотел подарить Татьяне платье.
— Вы моя счастливая звезда, мне гре-ех брать с вас де-еньги! — нараспев говорил модельер, восторженно глядя на свою гостью.
— Ну, насколько счастливая, мы скоро узнаем, — ответила Таня, имея в виду предстоящее вручение “Оскара”.
— Я буду за вас молиться.
— Тогда я просто обязана буду его получить! И все-таки в это платье вложено столько труда, столько кропотливой работы. Одна вышивка чего стоит. Ты сам вышивал?
— Сам. Почти два месяца ушло.
— Вот видишь! Ладно, я приму твой подарок. Но только при одном условии: если ты, Рико, примешь мой, — она протянула ему чек на 200 тысяч долларов, — это тебе на развитие производства. И в залог нашей будущей дружбы. Возьми, иначе твоя звезда обидится и перестанет тебе светить.
В машине Таня спросила Факноумо.
— А драгоценности ты тоже успел подобрать?
— Есть кое-фто на пхимете, зафтха можем посмотхеть, — хитро улыбнулся пресс-секретарь.
— Просто заговор какой-то! Что, очередной твой давний приятель, начинающий гений ювелирного дела?
— Нет, все на самом высоком общепризнанном уровне!
* * *
— Ну скажи, ну не мучь меня, я же вижу по твоему лицу, что ты знаешь, — затянутой в красную до локтя перчатку, Татьяна тронула Фитцсиммонса за рукав.
Колин усмехнулся краешками губ…
Он это умел делать так красиво, что, когда камера наезжала на его лицо самым крупным планом, сидящие в зале девушки переставали жевать свой поп-корн и, не отдавая себе отчета, мысленно изменяли своим парням и своим мужьям с обладателем этой неуловимой улыбки. Жаль, что нет на свете нового Леонардо, чтобы повесить в Лувре портрет этой улыбки рядышком с Джокондой.
Колин усмехнулся и не ответил.
Они ехали на церемонию.
Впереди, рядом с шофером, отделенный от салона толстым звуконепроницаемым стеклом, сидел старший бодигард Колина. Как и положено бодигарду — в черном похоронном костюме, белой сорочке, повязанной черным галстуком, и в черных светозащитных очках. Бодигард постоянно что-то говорил в свою “воки-токи”, помогая водителю выдерживать график движения. Лимузин с Колином и Татьяной должен был прибыть точно в семнадцать часов сорок четыре минуты. Ни секундой раньше, ни секундой позже, потому как парад прибытия звезд на церемонию выдерживался самым строгим образом.
Машины подъезжали к красной дорожке славы одна за одной, и на выход каждой новой пары звезд по регламенту отпускалось ровно шестьдесят секунд…
Конвейер славы работал как часы, не хуже чем на заводах “Дженерал моторс”, каждую минуту выдавая под вспышки фотографов-папарацци новую парочку — одну другой краше и славней.
Безусловно, в расписании прибытия была своя фишка. Она состояла в том, что более знаменитые прибывали позднее менее знаменитых. Поэтому порой на дорожке славы происходили настоящие скандальные потасовки, ради которых свора толпящихся здесь стервятников-журналистов была готова продать душу черту, лишь бы что-нибудь этакое непременно случилось!
Таня вспоминала, как в позапрошлом году здесь, на этой дорожке, обменялись толчками в могучие груди два кумира киноманов — Арчибальд Шварцендрэггер и Сильвио Ступпоне. А до этого, такими же тычками в грудки, типа “ты чего, а ты чего?!”, обменивались Клодт Дум Дам и Питер Сэйвал…
