В нас кипело безрассудство. Оно пылало яростным огнем, лишая разума и воли, и лишь свежий ветерок кое-как обдувал виски, даря иллюзию хоть какой-то здравости.
Двумя часами ранее мы узнали, что с восьми утра завтрашнего дня на всей территории Центра Подготовки вводится спецрежим № 2. Вводится досрочно, по каким-то неизвестным ни мне, ни Панкратычу высшим соображениям.
Это означало, что свиданий с близкими и родными у нас больше не будет. По всей видимости — уже никогда. Потому что возвратиться из нашей экспедиции мог мечтать лишь круглый идиот.
Идея самоволки была его. Вдобавок сегодня вечером обстоятельства складывались так, что у нас двоих оставался, наверное, последний шанс навестить жен, детей; в конце концов, просто выйти за эти опостылевшие ворота и побродить немного по весеннему городу, насквозь пропахшему клейкой тополиной листвой.
Май дурманил нам головы… конечно, то был всего лишь сладкий весенний морок, обычное безумие крови, и мы это прекрасно понимали. Но почему никто в целом свете не хотел понять и нас, молодых и здоровых мужчин?
— Сегодня на третий пропускной вечером заступает Шурик Емельянов. Ну, этот твой, Великий, — веско выложил свой главный аргумент Панкратов. — Старик, учти, это такой шанс, которого больше не жди. Не мне тебе объяснять, что такое спецрежим № 2. На каждом КПП будет день-деньской торчать по особисту, а с этими не договоришься. Скорее из отряда вылетишь как пробка.
Он оттянул крючковатым пальцем щеку и издал громкий шампанский хлопок. Вот гусар!
Ни одни стены не бывают полностью глухими, ни одна тюрьма не обходится без выходов, а в нашем ЦП — Центре Подготовки — где мы безвыходно торчали уже четвертый месяц, можно было отыскать лишь одну реальную прореху. Это контрольно-пропускной пункт № 3, выходивший к старой заброшенной узкоколейке и пустырям, поросшим замечательно глухим бурьяном.
Сегодня там как раз дежурил Шура Емельянов, отличный парень, старлей войск химзащиты, сидевший в своем лабораторном комплексе на какой-то хитрой и редкой должности, которую никто кроме него не был способен отправлять как полагается. Даже запомнить ее точное название не могли дальше четвертого слова.
Поэтому Емельянова за глаза все здешнее офицерство величало просто «младший специалист». А мне так называть Шурика всегда претило. Специалист — он и на Орионе специалист, и младшим быть не может по определению. Поэтому я звал его, как он того заслуживал — Александр Великий.
Он жутко смущался, краснел, тут же начинал яростно протирать толстенные очки какой-то специальной бархоткой, которую вечно терял по карманам. И сразу превращался в того самого Шурика, — рассеянного нескладеху, даром что светлая голова — каким его знал весь наш Центр и сдержанно любил.
Так было и в тот день, 19-го мая, когда я вытащил его из постели, где Великий кемарил перед суточным дежурством, и без обиняков выложил ему как на духу весь наш план самохода.
План был прост. В общежитии (строгий устав Центра запрещал именовать нашу обычную казарму повышенной комфортности для офицерского состава любыми другими словами) нас прикроют в случае чего Каплан с Изюмцевым. Эти друзья не разлей вода в силу своих профессий отличаются ясным умом и оперативной сообразительностью, так что, случись проверка или другой аврал, всегда найдут как соврать поубедительней. Поэтому за тылы можно было особо не беспокоиться.
Оставался Саша.
Согласно коварной идее Панкратова он должен был первым делом беспрепятственно пропустить нас через КПП, что уже, согласитесь, неплохо. После чего зайти на сервер службы охраны, аккуратно взломать свой сектор камер наблюдения и заменить фрагмент нашего побега мимо вертушки на аналогичный, только минутой ранее — картинка-то статичная!
Затем осторожно выйти, замести на сервере все следы своего пребывания, но сохранить за собой пароль-коридорчик для видео. Должны же мы утром обратно проникнуть в Центр, так чтобы ни одна штабная собака не разнюхала!
— Мы вернемся в шесть утра, и у тебя будет целый час, чтобы заменить видео еще раз, — с жаром убеждал его Панкратов.
Я молча стоял в сторонке и, хотя всем своим видом демонстрировал безоговорочную поддержку товарища, на душе у меня скребли кошки. Так неохота было подводить Сашку, случись что.
— Никакого «случись что» нет и быть не должно! Ка-те-го-ри-чес-ки! — Генка решительно рубил воздух. — Камеры фиксируют звук, я знаю. Поэтому ровно в шесть утра ты просто откроешь дверь, вроде как проветрить помещение, и мы будем уже стоять на пороге — немы как рыбы и на цыпочках. Так юркнем мимо вертушки — никакая камера не успеет зафиксировать! Просто подстрахуешь и всё. Шу-у-урик! Ну честное капитанское!
— Конечно, — хриплым и оттого не слишком убедительным голосом подтвердил я. — Не просто юркнем, а эта… Порскнем, вот!
Для пущей убедительности я показал Саше, лавируя рукой, как мы просочимся мимо него завтра поутру. Однако получилась не юркая уклейка, а какая-то вихляющая плотва, тяжелая и неповоротливая. А все из-за упражнений на брусьях! Так недолго и кисть потянуть, и тогда ближайший трехдневный план подготовки к полетам коту под хвост.
— Ну, если порскнете, тогда ладно, — подумав, кивнул наконец Саша, и я вновь ощутил холодный прилив раскаяния.
Надо будет Генке строго-настрого велеть, чтобы не опаздывал. Это мне с нашей Циолковской полчаса пешедралом за глаза хватит. Панкратычу же сначала через весь пустой город переться, а они с Надькой недавно расписались. Почитай, совсем еще молодожены, так что сразу и не расстанешься.
Тут мои мысли приобрели совсем иной оборот. Мысленно я видел перед собой одну лишь мою Аленушку, и только где-то глубоко, на самом донце сознания, я без конца напоминал себе, что нужно будет поставить пару будильников, а лучше три. Мы хоть уже и не молодожены, но двух может не хватить, в этом я сейчас почему-то был абсолютно уверен.
Когда нас с Генкой утвердили в качестве главных кандидатов на должности командиров «Звезды» и «Восхода», Панкратыч в первое же увольнение потащил свою Надежду сначала венчаться, а потом в загс.
Из-за этого впоследствии у него возникло немало проблем, главным образом из-за того, что пришлось подписывать кучу бумаг, что супруга не будет иметь претензий «в случае чего». Само собой, все эти документы были составлены строгим канцелярским языком, подробно и досконально, покруче контракта военного найма, и комар носа не подточит. Но суть их как раз и сводилась к этому зловещему «случаю чего».
Все кандидаты в экспедицию давно уже сдали подробнейшие подписки и исчерпывающие обязательства, хотя втайне каждый из нас надеялся когда-нибудь вернуться на Землю живым и здоровым.
Гена с Надей расписались, а я передумал, хотя поначалу мы с Панкратычем дружно решили идти в загс вместе. В итоге всё же заявились туда, только мы с Аленкой — их свидетелями. И все равно особого веселья не получилось, как и шумного застолья. Предстоящий отлет тяжело довлел над всем земным в наших судьбах, и уже наутро мы должны были возвратиться из увольнения в ЦП.
