Книга Дочь палача - Оливер Петч

Воскресенье, 29 апреля 1659 года от Рождества Христова, 6 утра

Симона разбудил тихий скрип, ворвавшийся в его сон. В следующую секунду он проснулся. Подле него крепко спала Магдалена. Она дышала спокойно, на губах играла улыбка, словно ей снилось что-то хорошее. Симон понадеялся, что снилась ей прошедшая ночь.

Они с Магдаленой шли вдоль реки и собирали травы. Симон не желал ни единым словом упоминать произошедшие в Шонгау несчастья. Он хотел забыть обо всем хоть ненадолго и не хотел больше думать о человеке, которого все называли дьяволом и который вознамерился его убить. Не хотел думать о знахарке в тюрьме, которая так и не пришла в сознание, и не желал вспоминать об убитых детях. Была весна, ярко светило солнце, и в реке тихо журчала вода.

Пройдя около мили по лесу, который протянулся вдоль берега, они добрались до излюбленного места Симона — до каменистой заводи, которую не видно было с дороги. Над бухтой простерла свои ветви большая ива, так что вода сверкала между листьев. В последние годы Симон часто здесь сидел, когда ему хотелось поразмыслить. Теперь они с Магдаленой смотрели на реку и говорили о недавней ярмарке, на которой вместе танцевали, а люди за столами только рты разевали. Они рассказывали о своем детстве; Симон — о временах, когда помогал отцу полевым врачам, Магдалена — как она в семь лет несколько недель пролежала в кровати с лихорадкой. В то время отец научил ее читать; он ни днем, ни ночью не отходил от ее кровати. С тех пор она помогала ему смешивать настои и размельчать травы. И каждый раз узнавала что-нибудь новое, когда рылась в книгах отца.

Симону это казалось чудом. Магдалена была первой девушкой, с которой он мог беседовать о книгах! Первой девушкой, которая прочла «Описания хирургических инструментов» Иоганна Шультета и знала работы Парацельса. Лишь изредка он с болью в сердце думал о том, что ей никогда не стать его женой. Она дочь палача, в ней нет ничего, кроме бесчестья, и город ни за что не допустит брака с ней. Им пришлось бы отправиться в чужие края, дочери палача и заезжему лекарю, и выпрашивать свой заработок на улицах. Но почему бы и нет? В эти мгновения любовь Симона к Магдалене казалась настолько сильной, что он готов был от всего отказаться.

Они говорили весь вечер, как вдруг от городской церкви до них донесся звон колокола, пробившего шесть часов. Ворота закрывались через полчаса, и оба понимали, что никак не успеют добраться до города. Потому они отыскали поблизости заброшенный сарай, где Симону уже приходилось ночевать, и остались там на ночь. Они снова разговаривали, смеялись над забытыми детскими проказами. Шонгау, надоедливые горожане и их отцы были очень, очень далеко отсюда. Время от времени Симон гладил Магдалену по щеке или волосам, но каждый раз, когда тянулся к ее корсажу, она со смехом отодвигала его руку. Она еще не была готова к близости с ним, и Симон не настаивал. В какой-то миг они, прижавшись друг к другу, словно дети, наконец заснули.

Ближе к рассвету Симона вырвал из полудремы скрип двери.

Они расположились наверху под крышей, и вниз к полу сарая оттуда спускалась лестница. Симон осторожно выглянул из-за соломенного тюка вниз. Он увидел, что дверь была немного приоткрыта, в щель пробивался тусклый утренний свет. Симон точно помнил, что вечером захлопнул дверь от холода. Он тихо влез в брюки и бросил последний взгляд на еще спавшую Магдалену. Прямо под ним, скрытый плотно пригнанными чердачными досками, кто-то шаркал ногами. Шаги приближались к лестнице. Симон поискал в соломе свой кинжал, превосходно отточенный, которым он прежде вскрывал трупы или ампутировал конечности раненым, крепко ухватил рукоять правой рукой, а левой пододвинул к краю соломенный тюк потяжелее.

Внизу показался человек. Симон помедлил одно мгновение, а затем столкнул тюк, так что тот обрушился прямо на незнакомца. После чего с диким воплем прыгнул следом, с твердым намерением повалить незваного гостя и, если потребуется, вогнать ему нож в спину.

Человек, не оглядываясь, отскочил в сторону, тюк ударился в пол рядом с ним и рассыпался облаком соломы и пыли. Одновременно рука его рванулась вверх, отражая нападение Симона. Лекарь почувствовал, как сильные пальцы, словно тисками, сжали его запястье. Вскрикнув от боли, он выронил кинжал. А потом незнакомец врезал ему коленом в пах, так что Симон рухнул на пол. В глазах потемнело.

Ослепнув от боли, он стал ползать по полу и отчаянно шарить в поисках кинжала. На правую руку опустился сапог и начал давить, сначала тихо, затем все сильнее. В предплечье начало что-то хрустеть, и Симон принялся ртом хватать воздух. Внезапно боль отступила. Человек, которого он лишь смутно мог разглядеть, убрал ногу с его руки.

— Еще раз соблазнишь мою дочь, я тебе обе руки переломаю и на дыбе тебя растяну, понял?

Симон схватился за промежность и отполз на безопасное расстояние.

— Я ее не… соблазнял, — простонал он. — Не то, что вы имели в виду. Но мы… любим друг друга.

Над ним раздался грубый смех.

— Плевать мне! Она дочь палача, забыл? В ней чести нет. Хочешь и дальше делать ее посмешищем для людей, только потому, что тебе неймется?

Якоб Куизль встал прямо над Симоном и сапогом перевернул его на спину, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.

— Радуйся, что я тебя сразу не кастрировал, — процедил он. — Избавил бы и тебя, и множество девок в городе от кучи хлопот.

— Оставь его, отец! — раздался голос Магдалены. Ее разбудил шум борьбы, и теперь она сонно смотрела вниз. В волосах у нее торчала солома. — Может, это вообще я его соблазнила, а не наоборот. Тем более это мало что решает, если во мне и так никакого благочестия нет.

Палач глянул вверх и погрозил кулаком:

— Я не для того обучал тебя чтению и врачеванию, чтобы ты потом обрюхатела и тебя со стыдом и позором выгнали из города. Не иначе, дойдет до того, что мне на собственную дочь придется напялить позорную маску!

— Я… я смог бы позаботиться о Магдалене, — вмешался Симон. Он до сих пор потирал у себя в промежности. — Мы бы переехали в другой город и там…