Казалось, Мадлен лишилась дара речи. Наверное, снова решила, что он деспот и тиран. Но, прежде чем он придумал какое-либо оправдание, она сказала:
— Значит, ты мог просто приказать мадам Легран отпустить меня?
Он осторожно кивнул.
— Когда ты сказала, что мадам шантажом вынуждает тебя оставаться на сцене, эта мысль первой пришла мне в голову, но потом я понял, что ты сама не хочешь уходить из театра, поэтому не стал ничего предпринимать.
Конечно, у него были очевидные причины не вмешиваться, но Мадлен посмотрела не него так, будто он только что осыпал ее бриллиантами.
— Знаешь, что мне запомнилось больше всего? — спросила она.
— Толпа поклонников? — предположил он.
Разговор принимал неожиданный поворот.
— Нет. То, как ты аплодировал моему последнему поклону. В тот миг я, как никогда, была уверена в своем решении.
— Который из моих поступков вселил в тебя такую уверенность?
Нерешительная Мадлен вдруг заговорила об уверенности, надо же! Фергюсон решил взять на вооружение прием, который заставил ее так преобразиться. Возможно, в деле завоевания ее сердца ему следует чаще к нему прибегать.
— Ты пришел ради меня, поддерживал меня во всем. Другой на твоем месте или сбежал бы, или, что еще хуже, погубил бы меня.
— Но ведь со мной ты лишилась невинности! — заметил он.
Она улыбнулась.
— Да, но мне понравилось.
Ее улыбка заронила в его душу искру надежды.
— Но ты всегда будешь скучать по театру. Ведь так?
Мадлен посмотрела на букет, лежащий у нее на коленях.
— Может, и так. Но, знаешь, это похоже на то, как моряки, сойдя на берег, продолжают грезить морем. Пусть на суше безопасно, зато море — их стихия. Наверное, ты понимаешь, о чем я говорю. Шотландия для тебе значит то же, что для меня — сцена.
— Не совсем так, — ответил он. — Я сбежал туда в силу необходимости. И мой образ жизни там ничем не отличалась от того, который я мог бы вести в любом английском поместье.
— Тогда зачем тебе возвращаться туда? Или тебе больше нравится Шотландия?
Фергюсон почувствовал подвох в ее вопросе и понял, что лучше говорить правду.
— Нравится. Но если у меня появится веская причина остаться в Англии, я останусь, несмотря ни на что.
Это не было ложью, но было ли это правдой на все сто процентов? Он этого не знал, поскольку еще не принял окончательного решения. Но, кажется, его слова успокоили Мадлен. Она улыбнулась ему с той непосредственностью, какой он весь вечер так ждал от нее.
— Значит, ты не будешь особенно скучать по театру, — сказал Фергюсон.
— Это было мое приключение. Теперь оно закончилась. Но скучать я буду скорее не по театру, а по одному дому на Довер-стрит и по одному человеку, который купил мне этот дом.
— Значит, тебя только деньги интересуют! — с притворным негодованием воскликнул он.
При этом он улыбался, как дурак. Ведь она согласна! Она бы никогда не стала шутить так жестоко.
Мадлен сделала вид, будто задумалась.
— Не только. Еще у него есть титул.
Он обнял ее и ласково провел ладонью по бедру, и она вздрогнула от этого внезапного прикосновения.
— А еще он умен и к тому же хороший собеседник…
У нее перехватило дыхание, потому что его пальцы проникли под полу ее куртки. Ее тело моментально откликнулось на ласку, но каким-то образом ей удалось справиться с нахлынувшим возбуждением.
— Фергюсон, ты ни о чем не хочешь меня спросить?
Они ехали в карете, и на Мадлен были бриджи, куртка и напудренный парик. Это был самый неподходящий, самый нелепый момент для предложения, какой только можно было вообразить. Но ведь они были очень странной парой! Поэтому он взял ее руку и прижал к груди.
— Мадлен, ты та женщина, о которой я всегда мечтал, но которой не заслуживал. Ты выйдешь за меня замуж?
Он приготовил длинную речь, но, видя ее сияющие глаза, не мог припомнить из нее ни единого слова. И теперь он просто надеялся, что она наконец произнесет «да».
Глава 27
Мадлен была поражена. Нет, не предложением руки и сердца, а тем необыкновенным чувством радости, которое вдруг переполнило ее душу. Она любила его, и он был искренен в своих чувствах.
Наконец она поверила ему. Он знал все ее тайны, все недостатки и любил ее такой, какой она была на самом деле. Сегодня она лишний раз убедилась в этом. Он смотрел на нее из зрительного зала с восхищением и преданностью. В этом взгляде не было и тени желания изменить ее или подчинить своей воле.
Осознав это, Мадлен избавилась от последних сомнений. Ни у нее, ни у него не было такой семьи, какой они хотели, хотя расти в ее семье было, конечно же, много лучше, чем в его. Прошлое научило ее тому, что любовь — ненадежная вещь, которая не может конкурировать с долгом и общественным положением. Но если Фергюсон полюбил именно ту Мадлен, которая являла собой полную противоположность добродетельной герцогине, как может их будущая семья не оказаться во всех отношениях прекрасной?
Мадлен молчала, она хотела запечатлеть в памяти этот волнительный миг, но тут почувствовала, что его пальцы крепче сжали ее руку, и поняла, что этот миг волнителен не только для нее, хотя Фергюсон и предпочитал не показывать подобные чувства. Она обняла его за плечи.
— Я никогда не думала, что смогу ради любви так рисковать. Как же я заблуждалась! Что бы ни ожидало нас в дальнейшем, я не могу придумать ничего лучше, чем идти по жизни вместе с тобой.
Он порывисто обнял ее. Его голубые глаза излучали целый спектр переживаний, но главными среди них были желание и восторг.
— То есть ты согласна?!
Слезы счастья затуманили ее взгляд.
— Да, я люблю тебя, Фергюсон. Не знаю, почему мне понадобилось так много времени, чтобы осознать это, но спасибо, что был терпелив.
Он усмехнулся. Мадлен убрала прядь темно-рыжих волос с его лба.
— Знаешь, благодаря чему я выжил? — Он провел кончиками пальцев по ее губам.
Она покачала головой, насколько позволяли его объятия, и его усмешка стала похотливой:
— Я представлял себе все возможные и невозможные способы, какими мог бы доставить тебе удовольствие. Оказалось, у меня богатая фантазия.
У нее вспыхнули щеки.
— У тебя будет достаточно времени, чтобы испробовать их все, любимый.
Она впервые так назвала его, и он поблагодарил ее поцелуем — глубоким и требовательным, таким, в котором растворяешься, позволяя его флюидам проникать в самое сердце. Она погладила его по щеке и, почувствовав под пальцами гладкую кожу, поняла, что он специально побрился, чтобы ни одно неприятное ощущение не омрачило для нее этот вечер.
