— Марк, пожалуйста… — снова тереблю моего мишку, бужу его, — просыпайся. Марк!
Ноль реакции.
Прижимая ладошку ко рту, я делаю несколько шагов назад, а потом разворачиваюсь и вылетаю из спальни. Бегу в кухню, хватаю кувшин с водой и несусь обратно в комнату. Тяжело дыша, выплёскиваю содержимое кувшина на Марка. Замираю.
Ничего. Совсем! Он даже не пошевелился!
Из глаз ручьём текут слёзы, я падаю у кровати на колени и рыдаю. Я не знаю, что с моим истинным. Дико страшно!..
…В таком состоянии меня застаёт Тамара. Её привёз Иваныч, и у него есть ключ от этой квартиры. Это всё, что я понимаю. Мозг в полуотключке. Истерика вырубила здравый смысл.
Михаил практически отдирает меня от кровати, но я не сдаюсь — всхлипываю, вцепившись в мокрую простынь, и кричу, что никуда не пойду.
— Хоспади! — ветеринарша силой разжимает мне пальцы. — Миша, уведи её!
Михал Иваныч поступает проще — переваливает меня через плечо и выносит из спальни. Я бью его по спине кулаком и ору… матом.
Перед глазами мелькает гостиная, прихожая, ванная… Иваныч вдохновенно поливает меня из душа. Холодная вода хлещет на пол, я мокрая от макушки до пяток.
— Теперь соседям ремонт оплачивать… — ворчит депутат, закрывая вентиль.
Хватаю воздух и струйки воды ртом, пытаюсь отплёвываться. Шок-терапия от Иваныча работает. Я прихожу в себя, но мне по-прежнему страшно за Марка.
— Можно, я переоденусь? — дрожа, спрашиваю у Михаила.
— Без базара, — он пожимает плечами. — И это… Ты хоть тряпок накидай на пол, — смотрит на болото у меня под ногами.
Щёлкаю шпингалетом на двери, стягиваю мокрую пижаму, собираю воду с пола. Всё на автомате, ужас не проходит — он замер. Кошмарное состояние.
Из ванной я выхожу в махровом халате, с полотенцем на голове и, опустив глаза в пол, топаю в кухню — там Михал Иваныч. Дверь нашей с Марком спальни закрыта — значит, Тамара ещё осматривает пациента.
— Почему она так долго? — шмыгаю носом, усаживаясь за стол. — Может, постучать? — с надеждой смотрю на Михаила.
— Не может, — обрубает он. — Кофе выпей и не трясись, — ставит передо мной чашечку со свежесваренным напитком. — Расскажи, что случилось.
— Я не смогла разбудить Марка, — у меня снова текут слёзы. — Он холодный, как труп, и почти не дышит. А вчера вечером ему было плохо-о-о… — меня накрывает истерикой.
Из комнаты выходит Тамара, и я подскакиваю со стула.
— А почему постель мокрая? — спрашивает ветеринарша.
— Это я… кувшин воды вылила. Хотела разбудить, — торопливо вытираю слёзы, но они текут и текут.
— Сурово, — Тамара гнёт бровь.
— Что с Марком? — у меня трясётся подбородок.
— Спячка, — она пожимает плечами и плюхается на диван.
— Как спячка? — я прекращаю плакать. — Марк в человеческой ипостаси. И вообще… до неё ещё несколько недель.
— Сама первый раз такое вижу, — соглашается врач. — Но это спячка — факт. Все признаки. Думается мне, что психотроп и последствия травмы повлияли на раннее наступление зимнего сна и такое его нестандартное течение.
Я чувствую себя полной дурой. Устроила истерику…
— Кипиш отменяется, — Иваныч улыбается.
Только сейчас понимаю, что он тоже страшно переживал за сына. Господи, вот я дура несдержанная!
— Ну что… — ветеринарша задумчиво трёт подбородок, — это странно. Но что имеем, как говорится. Соблюдаем оптимальный температурный режим в комнате и не бздим, — встаёт. — Миша, ты остаёшься?
— Надо бы, — хмурится Иваныч. — С Динкой посижу, пока отойдёт.
— Я тогда на такси, — ветеринарша идёт в прихожую. — У меня там лось не целованный, — обувается. — Зверя не кантовать, при пожаре выносить первым, — улыбается, берёт пальто и уходит.
* * *
Страшно неловко, что Михаил не поехал по своим депутатским делам, а остался со мной. А ещё мне пришлось позвонить тёте, чтобы отмазывать Марка от работы… Он должен был уволиться с фермы до спячки. Не успел.
— Капец, — я нажимаю кнопку отбоя после разговора с тётушкой, а щёки горят. — Опять я вру.
— Будь проще, Динка, — советует Иваныч. — Один хрен Мариша правду адекватно не воспримет.
Это да… Тётя как огня боится любой мистики. Будет потом шугаться Марка и меня заодно. Лучше ей не знать.
— Спасибо, что остались и… извините, — глотаю остывший кофе.
— За что? — удивляется Иваныч.
— Ну… Вам, наверное, работать надо, а вы тут со мной сидите.
— Работа не волк, — ухмыляется. — Ты часть моей семьи, — смотрит на мой безымянный палец. — Гляжу, окольцевал тебя мой малец.
— Вчера подарил, — улыбаюсь, как дурочка.
— Свадьбу закатим на весь мир, — мечтает мой будущий свёкор. — По весне Марк проснётся, память уже будет при нём. Наконец, на рыбалочку с сыном рвану… А потом можно женить вас, — лыбится, сверкая золотым зубом.
А мне не смешно совсем. Весной моя маленькая, но продолжительная ложь вскроется. Как ни крути, но придётся объяснять Марку, что я не могла поступить иначе — молчала, хоть и знала о нём немало. И вообще, я до конца не знаю, что было в жизни Марка до меня. Мало ли что он вспомнит…
— Михаил Иваныч, можно вопрос? — я собираюсь с духом, чтобы спросить.
— Валяй, — соглашается.
— У Марка была девушка? — кусаю губы. — Эм… до меня.
— Динк, ты чо? — Иваныч делает круглые глаза. — Как маленькая, ей богу.
— Нет, я не об этом, — хмурюсь. Понятно, что мишка мне не девственником достался. — Я про серьёзные отношения. Понимаете? Страшно, что Марк вспомнит кого-то, кого любил.
— Вот балбесина! — ржёт депутат. — Ты его пара! Кого он ещё любить может?!
— Я понимаю, — опускаю глаза. — Но вдруг у Марка были отношения. Типа действующие… А он забыл.
— А-а-а, в этом смысле, — Иваныч пьёт кофе, на его лице отражается напряжённый мыслительный процесс. — Не припомню, чтобы у сына была постоянная баба. Я бы знал.
Заключение Михаила меня задевает — баб у Мёда было много. Неудивительно. Рядом с красивым, состоятельным и неглупым мужиком должны крутиться женщины — это вариант нормы. Просто меня снова грызёт ревность. Радоваться надо, блин! Марк проснётся и не вспомнит никакую другую любимую. Только я, только хардкор.
— Надеюсь, что вы правы, — вздыхаю.
— Вот вы бабы!.. — Иваныч щурится и трясёт указательным пальцем. — На ровном месте головняки себе создаёте.
— Нормально всё, — бурчу. — Я успокоилась, — выдаю ему свой вариант полуправды.
— Тогда давай поменяем постельное, и я поехал.
