Смеюсь, целуя её в макушку, а Катрин сильнее жмётся ко мне.
– Ешь лучше, хороший же салат.
– Хорошо.
Берёт вилку, а я убираю тонкую прядь, мешающую и упавшую на глаза. Заправляю за ухо, а Катрин улыбается.
– Может быть, мы торопимся? – всё ещё пытается отгородиться от стремительно меняющихся наших судеб, а я пожимаю плечами.
– Жизнь ведь слишком короткая, а я достаточно взрослый мальчик и опытный, чтобы чётко понимать, что мне нужно.
– Смотри, Вадим. Если я тебе надоем, жалобы не принимаются, – смеётся, тыча в воздухе вилкой, а я пью кофе.
Хорошо же, чёрт возьми, безумно хорошо.
И хоть по позвоночнику ползёт липкий холодок странного предчувствия, отгоняю от себя все тревоги и просто любуюсь, как Катрин ест.
Глава 45 Катя
– Значит, утром уже обратно? – Я смотрю на Вадима снизу вверх, а он кивает. – Жаль…
Вадим перебирает пальцами мои волосы и смотрит в экран огромного телевизора. Там показывают какой-то боевик, но мы его почти не смотрим. Глупый фильм, одни драки и ни капли смысла. Но пульт куда-то подевался, а вставать с дивана отчаянно лень. Вот и приходится смотреть.
– Я бы продлил аренду, но сюда уже утром кто-то вселяется. Популярное место.
И не зря, потому что места и правда, фантастически красивые, и даже отсутствующая мобильная связь и интернет не портят удовольствие. Наоборот, добавляют некую изюминку. Где ещё в наше бурное время, подчинённое благам цивилизации и гаджетам, можно укрыться от назойливого внимания родственников и знакомых? И на Марс лететь не надо.
Все дни мы купались в маленьком озере, скрытом от посторонних глаз высокими зарослями камыша, ели купленные фрукты-овощи, валялись на газоне и много разговаривала.
Вадим – скрытный и замкнутый, несмотря на кажущуюся дурашливость, и мне радостно было видеть и понимать, что ракушка постепенно открывается, являя миру жемчужину.
Я рассказывала о своей работе. О том, что живу одна в маленькой съёмной квартире недалеко от офиса – так мне когда-то захотелось. С родителями жить хорошо, но мне грезилась самостоятельность, и я её добилась. О детстве говорила много: родители тогда ездили на Север по контракту, и я жила всё время у бабули. Потому и ближе она мне всех остальных, хотя и маму люблю сильно, и папу, и не держу на них обиды. Они же не бухали, забыв о дочери, правильно?
– У тебя скоро отпуск заканчивается? – спрашиваю, водя пальцем по обнажённой груди Вадима, а он ловит их и целует каждый.
– Совсем чуть-чуть осталось. Полторы недели всего.
– Эх, и у меня, – морщусь, осознав, как быстро течёт время.
Вроде бы только ехала к бабуле вся в мечтах о тихом и спокойном отдыхе, встрече с друзьями, бессмысленном валянии на пляже и прочей сопутствующей такому делу ерунде. А вышло вон как. Хорошо вышло, мне нравится.
Слежу за мелькающим на экране лысым мужиком, который одной левой, даже не скривившись, раскидывает в стороны пяток головорезов. Они картинно падают, орут от боли, а самый резвый вскакивает через мгновение, чтобы снова получить по тыкве. Скучно.
Пока я пялюсь на глупую драку, Вадим касается губами моей шеи, очерчивая горячим языком круги и полусферы. Закрываю глаза, когда его рука накрывает мою грудь, делая её невероятно чувствительной. Пропускает между пальцами сосок, слегка сдавливая через тонкую ткань футболки, а голос над самым ухом вибрирует от возбуждения:
– Помнишь о моей просьбе?
– Когда ты такое со мной вытворяешь, я совершенно не способна мыслить, не то что о каких-то просьбах помнить.
Вадим хрипло смеётся, а я ёрзаю на диване, пытаясь хоть как-то унять голод – первобытный, он всегда просыпается, стоит Вадиму коснуться меня.
– Станцевать для меня.
– Я… я не смогу. У меня колени дрожат! – выпаливаю, а Вадим прикусывает мочку моего уха, слизывая секундную боль.
– Сможешь, – уговаривает, отстраняясь. – Я в тебя верю.
Складывает руки на груди, смотрит на меня сквозь ресницы, и взгляд этот лучше всяких слов говорит о его желаниях и намерениях. Красноречивый взгляд, а бугорок под тканью шорт ещё живописнее.
– Если я рухну на пол во время танца, сам будешь виноват, – бурчу, но по венам уже несётся радостное предвкушение.
Слишком уж я люблю танцевать, а сделать это для Вадима, только для него одного… хм, в этом есть что-то намного порочнее, чем самые смелые фантазии.
Вадим всё-таки находит пульт, выключает телевизор и глушит свет. Тот становится мягким и красноватым, а из невидимых колонок льётся тихая музыка. Мелодия мне незнакома, и я замираю, закрыв глаза, вслушиваясь в мотив и настраиваясь. Смогу ли вообще открыть глаза, если на меня будет смотреть Вадим? Не уверена, что из-за смущения получится – я ни разу в жизни не танцевала ни для кого приватно.
– Давай, Катрин, дерзай. Ты же смелая, – несётся ко мне из полумрака горячий шёпот, бьёт возбуждением по нервам, разгоняет кровь до скорости суперкара.
– Если бы я знала, что именно ты заставишь меня делать, надела бы платье посексуальнее, – замечаю, но голос будто бы не принадлежит мне. Он слишком тонкий и звонкий для моих связок, а Вадим целует меня в ключицу.
– Самая сексуальная ты, когда голая. Или в моей рубашке. Давай, детка. У меня от одной мысли, что ты станцуешь для меня стриптиз, в трусах лесной пожар.
Вот такой он – мой романтик.
Плавно отталкиваюсь от дивана, ставлю на центр комнаты стул с высокой спинкой и, качнув бёдрами, поднимаю руки вверх. Мне кажется, что это два крыла, и я могу взлететь в любой момент, стоит только захотеть. Поворачиваюсь к Вадиму спиной, провожу ладонями по телу внизу, очерчиваю изгибы фигуры, а музыка вливается в меня мощным потоком чистого кайфа.
Касаюсь своей груди, а она болит от неизлитого возбуждения, ноет. Снимаю с себя майку, и прохладный воздух, касаясь сосков, превращает их в тугие горошины. Моё тело становится таким гибким, что меня можно, наверное, закрутить в узел, и я опираюсь руками на спинку стула, и двигаю бёдрами в такт медленной мелодии, оборачиваюсь назад, ловя взгляд Вадима. А он…
Усмехается, оглаживая член по всей длине. Когда успел раздеться? И да, боги, это сексуально, хоть и за гранью любого приличия. Но какие могут быть барьеры, какие границы и условности, когда нас тянет к друг другу стальными канатами?
– Не останавливайся, – просит, а я и не думала.
Одним резким движением снимаю с себя трикотажные шорты и, выгнувшись, словно танцовщица полулегального клуба, выбрасываю их в сторону. Сегодня одежда – лишняя глупость. На мне и на этот раз нет нижнего белья, и ощущение своей наготы на мгновение оглушает. Но лишь на мгновение, и я смелею, касаясь своей кожи, кружусь и извиваюсь змеёй.
