— Уважаемые радиослушатели, — пропищала мне в ухо Оксана, — вы настроились на передачу «В объятиях педофила…»
Слышимость была прекрасной, мне показалось, что я уловила даже звук Оксаниной струйки. «Зря, — подумалось мне, — я лишила заслуженного ветерана МВД Зудинцева таких незабываемых ощущений». Натянув трусики, стажерка вернулась к Батманову, а я передала «Nokia» Михалычу.
Передача «В объятиях педофила» транслировалась в правое ухо Зудинцева минут десять-пятнадцать. Позже мы с Родионом кусали локти, вспоминая выражение лица нашего Михалыча. Его надо было снимать на пленку! И нам бы был обеспечен главный приз в передаче «Сам себе режиссер».
В соответствии с разработанным нами планом Оксана должна была отказаться идти в холостяцкую квартиру Батманова и спровоцировать домогательство непосредственно в машине. А чтобы мы могли контролировать ситуацию и вмешаться вовремя, нас с салоном «мерседеса» должен был соединить тариф «Молодежный» — 0,7 цента в минуту.
Скрипка будет несказанно счастлив, оплатив столь ничтожные суммы.
— Пора! — наконец сказал Михалыч и добавил:
— Дверьми не хлопать. Хотя вряд ли его теперь что спугнет.
Родион пропустил меня вперед. По сценарию я должна была действовать первая. Набрав ускорение, я подлетела к «мерседесу» со стороны водительского места и рванула на себя дверцу. К счастью, она оказалась незапертой.
— Подонок, мерзавец, извращенец, сукин сын! — голосила я на всю округу, обрушив на голову Батманова кулаки и шестьдесят килограммов живого веса. — Что ты сделал с моей несовершеннолетней дочерью? Засужу! На каторге сгною!
Вытряхнутый из машины Кашириным и Зудинцевым Батманов никак не мог прийти в себя.
— А девочка сказала, что мама живет в Мурманске, — только и промямлил Вадим Германович.
Он даже не попросил ребят представиться, приняв их за ментов. Физиономия Михалыча действовала лучше любой ксивы.
Оксана не слишком натурально всхлипывала у меня на груди. Каширин что-то усердно записывал в блокнот. Зудинцев изучал паспорт и водительские права Батманова, хотя, уволившись из органов в 1999 году, уже три года не имел на это права.
Мы блефовали и выиграли. Так нам тогда казалось.
— Я дам вам денег! — неожиданно произнес Батманов. — Не надо ничего писать, — обратился он к Родиону. — Я дам вам денег. Много у меня нет, но я готов… все, что есть…
— Потерпевшие! — обратился ко мне и к Оксане Зудинцев. — Вы согласны на материальную компенсацию ущерба, причиненного вам Батмановым Вэ Гэ?
Стажерка перестала всхлипывать и с надеждой посмотрела на меня.
— Сколько? — буркнула я.
— У меня есть десять тысяч наличными…
Я презрительно фыркнула.
— Я могу продать квартиру… и машину, — добавил он.
— Меня устроит сумма, которую вы недавно сняли со счета в «Кредит-Простор-банке», — сказала я.
— Это какая-то ошибка, — пробормотал Батманов, — у меня нет счета в этом банке или в каком бы то ни было еще. С 1998 года. Вы можете это проверить.
При упоминании о «Кредит-Простор-банке» ни один мускул не дрогнул на лице Вадима Германовича. Он продолжал жалко шмыгать носом, кутаясь в долгополое пальто.
— Сколько денег вы оставили своей бывшей жене Ларионовой? — спросил Зудинцев, уткнувшись в паспорт, как будто на этот вопрос его натолкнул штамп о разводе.
— Сто пятьдесят тысяч долларов, — еле слышно выдавил Батманов. — Но тогда были другие времена. Я мог себе это позволить… Сейчас я на мели.
И жена не дает мне в долг. Да и денег этих у нее больше нет… Она больная женщина — все растранжирила за один год. Недавно сама приходила ко мне — просила денег на ребенка. У нас дочка…
Я ей отдал шестьсот долларов — все, что у меня тогда было…
Зудинцев его отпустил. Он сказал, что двадцать лет проработал в органах и может отличить, когда человек врет, а когда нет. Зудинцев был убежден, что Батманов не врал. У меня было другое мнение, но… никаких доказательств, кроме собственных ощущений. А еще у меня было отвратительное настроение: поймав подонка с поличным, мы отпустили его на все четыре стороны. Чтобы в нашей операции приняли участие правоохранительные органы, нужно было получить высочайшее соизволение Обнорского. Но начальники, как и мужья, узнают обо всем последними.
* * *
На следующий день я позвонила Юлии Львовне и сказала, что проведенные Агентством журналистских расследований оперативно-розыскные мероприятия опровергают факт хищения гражданином Батмановым средств с ее личного счета. Я нарочно говорила с ней сухо и сдержанно. Мне было неприятно признаваться в наших неудачах.
Юлия Львовна была изрядно пьяна, она так же, как и во время своего первого визита ко мне, истерично расхохоталась.
— Я так и знала, — говорила она, причем не мне, а кому-то, кто был с ней рядом. — От этих щелкоперов не будет никакого проку. Журналюги бездарные! Лучше бы я сразу наняла бульдога! Давно бы дело было сделано!
— Ну как? — спросил меня Родька, присутствовавший при разговоре.
— Может, Батманов и прав, — сказала я, пожав плечами, — она действительно с приветом. Во-первых, сейчас два часа дня, а она пьяна в стельку. Во-вторых, обозвала нас щелкоперами, а в-третьих, собирается нанимать кинолога с собаками.
Родька присвистнул и покрутил пальцем у виска.
Я была уверена, что на этом в истории Юлии Львовны Ларионовой будет поставлена точка, но ошиблась.
Вечером того же дня ко мне в кабинет зашел Зудинцев, весь день промышлявший в УБЭПе, и плотно прикрыл за собой дверь.
— Послушай, Марина, мне удалось кое-что узнать. Выявлены аналогичные случаи таинственных исчезновений денег со счетов. Вот, я выписал фамилии пострадавших. Первый случай произошел года два тому назад. Есть вероятность, что все это звенья одной цепи.
Я присела за стол и пробежала глазами список. В нем значилось пять фамилий.
— Михалыч! Но ведь здесь все женщины, — в восторге от собственной наблюдательности заметила я, но тут же осеклась. — Разве что вот эта фамилия…
Онупко… может принадлежать и мужчине тоже. А, Михалыч?
— Онупко — это мужчина, — подтвердил безжалостный Зудинцев. — Но…
— «Но»?
— Но — бывший. Незадолго до того, как у него пропали деньги, Онупко лег в клинику пластической хирургии и изменил пол.
Я всегда гордилась отличавшими меня умом и сообразительностью.
— Есть контакт, Михалыч! — заорала я, потому что меня осенило. — Скажи, а в УБЭПе еще не поняли, почему все пострадавшие — женщины или трансвеститы?
— Еще не поняли, — убежденно ответил Зудинцев.
— А ты, Михалыч, конечно же, понял?
