А Парамонов, глядя на друга, начинал понимать, что сам он ничего собой не представляет, без помощи Половца он бы вообще ничего не достиг. Скорее всего, просто ушел бы из органов, не дождавшись даже звания старшего лейтенанта. А Половец тянул его, договаривался, просил за него. И вот полгода назад он сделал так, чтобы Парамонова назначили начальником Правобережного отдела полиции. Должность подполковничья, это давало шанс получить еще одну звездочку, к тому же особенно никто и не придирался. Сдавай вовремя показатели и отчеты, не допускай ЧП, и все будет в порядке. Так многие работают. Тянут лямку и не выделываются. Это Половцу все можно, это он рвется в полковники и генералы. Кстати, у него и получится, Аркадий сможет! А вот Николай – нет.
Ох, как Парамонов завидовал Половцу. И тогда, в ту ночь их пьянки в кабинете, когда зашел разговор о том, что нет баб, которые не дают, есть мужики, которые не умеют добиваться своего, пьяный Половец решил доказать и позвать в кабинет недотрогу Мореву. Семанов смеялся и уговаривал ограничиться Казариной, которую и уговаривать долго не надо. Пообещай ей что-нибудь по службе, слово ласковое скажи, и готово, можно трусики с нее стаскивать. Но Половец пошел на принцип. Жутковато было вспоминать ту ночь Парамонову. Перепились они тогда до одурения. И дурость эту сделали.
Морева пришла, нахмурилась, но ей приказали остаться. Она посидела для приличия, а потом решительно собралась уходить. И было понятно, что ей плевать на приказы и угрозы. А Половец что-то накапал в стакан, пока девушка не видела, и предложил выпить немножко, а потом распорядился, чтобы ее домой отвезли. Чтобы отвязаться, Светлана и выпила. А потом, обессиленная, повалилась, и тут началось…
Возбуждало то, что она была в сознании, все понимала, но не могла сопротивляться. Парамонов очень хорошо помнил: именно он трижды насиловал Мореву в ту ночь. Половец два раза, один раз, с грехом пополам, Семанов. Что-то свернулось в голове у Николая. Может, хотел урвать кусок от «пирога» Половца: так его задевало, что тот не боялся последствий, что был неприкасаем, а Парамонов – нет. Конечно, его тоже никто не тронет, потому что Половец и Семанов его прикроют, но сам по себе Парамонов – ничто. Он не способен на такой безумный поступок, чтобы изнасиловать втроем сотрудника своего же управления.
А после того как Мореву, пытавшуюся заявить об изнасиловании, стали травить и она вынуждена была с позором уйти из полиции, Парамонов чувствовал себя совсем подонком и ничтожеством. Он стал раздражительным, постоянно брюзжал на подчиненных, придирался ко всем по мелочам. А уж потом, когда узнал, что Морева попыталась покончить с собой, совсем сник и стал неразговорчивым, вздрагивал от каждого резкого звука.
Вот и сейчас, отперев дверь своего гаража, Парамонов вошел внутрь, включил свет и привычно осмотрелся по сторонам – все ли в порядке, все ли на своих местах. Ах да, надо положить в багажник запаску и завезти на шиномонтаж. Это было характерно для майора. Любил он перестраховаться, любил все делать с запасом. А может, просто не признавался себе, что не любит проблем, что начал как-то нервничать по любому поводу, из-за каждой мелочи. Случись два прокола колеса подряд, да еще за городом, и что делать. Редко бывает, но лучше и к этому быть готовым. Парамонов открыл багажник машины и вдруг услышал за спиной скрип железной двери. Он тут же шарахнулся в сторону, как будто почувствовал опасность. А может, он ее и ждал. Давно уже ждал.
В дверном проеме показались двое мужчин в костюмах. Не один, а двое. Это все объясняло, сомнений не было. Парамонов стал пятиться, пачкая спину о побелку на стене, к стеллажам возле погреба.
– Гражданин Парамонов, – строго сказал один из мужчин.
Николай сморщился как от зубной боли. Все, ничего больше для него не существовало. Только он и эти двое. Ни прошлого, ни, самое главное, будущего. Он схватил банку из-под моторного масла, сунул внутрь руку, нащупывая сверток. Визитеры, наверное, догадались о том, что происходит, потому что один резко захлопнул дверь, а второй бросился прямо через машину в угол к Парамонову. Но не успел. Ветошь упала на пол, а в руке майора тускло блеснула в свете запыленной лампочки вороненая сталь. Выстрел грохнул, прежде чем рука оперативника успела перехватить руку майора. Белую стену забрызгало красно-серым, а безжизненное тело хозяина гаража повалилось, роняя стеллаж и пустые канистры.
Гуров приехал сразу, как только ему сообщили о самоубийстве Парамонова. Опергруппа была уже на месте, и эксперты начали свою работу. Увидев Синицына, Лев предъявил свое удостоверение, прошел через оцепление к майору и хмуро спросил:
– Как это случилось?
Синицын кивнул на двоих оперативников, стоявших рядом:
– Вот они, герои! Доложите полковнику!
– Мы не ожидали от него такой реакции, – отозвался один из оперативников. – Он в гараже был, когда мы вошли. Догадался он, что ли, или чувствовал, что все к этому идет. Метнулся в угол и, пока я до него дотянулся, из какой-то банки незарегистрированный ствол вытащил и к виску. Я просто не успел.
– Эх, вы! – покачал сокрушенно головой Гуров. – Вы хоть представляете, что вы вообще всю операцию под угрозу поставили? Остальные уже узнали и начнут следы путать.
– Ну, мы не спецназ, мы опера, – недовольно проворчал второй оперативник. – Это они могут скакать через три машины…
– Да! Вы опера, а не спецназовцы, а значит, вы лучше, универсальнее. Вы должны чувствовать преступника, вы его насквозь должны видеть, потому что знаете, кто он такой и что у него под шкурой. Вы его должны были просчитать, каждую его реакцию, а вы решили, что войдете, ухмыльнетесь, и он сразу на колени упадет и будет молить о пощаде? Эх, вы! – с негодованием посмотрел Лев на молодых ребят.
– Кто знал, что у него в гараже пистолет спрятан, – попытался оправдаться оперативник.
– Парни, вы что, первый день в органах? У любого опера бывают такие случаи, такие моменты в работе, когда ему подворачивается неучтенный ствол со спиленным номером. Таких у преступников всегда много. Только кто-то его сдает и все оформляет как положено, фиксацией хранения и изъятия у конкретного гражданина, а кто-то не афиширует. И забирает его себе. Так, на всякий случай.
