на подмогу сомлевшему Федору, но опоздал. Мышкин, ступив на твердое место, поставил ящик и отошел на шаг. Забодяжный, как под гипнозом, нагнулся, протянул руки. Он напоминал одержимого адепта, который в трансе молится своему фетишу. Это длилось недолго – Артемий Афанасьевич трижды выстрелил ему в темя из кольта и бросился в лес. Сосновые заросли поглотили его раньше, чем Вадим успел подбежать.
Диво, но Забодяжный с раскроенным пулями черепом был еще жив. Он лежал на боку и вышептывал синюшными губами:
– Отец… отец…
Вадим прилип взглядом к ящику, в котором на никелированной подставке покоилась человеческая голова. Одна, без тела. От ее иссеченного горла отходила гофрированная трубка, подсоединенная к прозрачному сосуду с голубоватой жидкостью. Трубки потоньше были вставлены в ноздри, а к вискам крепились тканевые заплатки с медными проводками, тянувшимися к плоской коробочке.
Голова жила! Она не могла говорить, но моргала, шевелила бровями, ее щеки подергивались.
– Отец… – еще раз прошептал Забодяжный и умер.
Теперь уже Вадим стоял как загипнотизированный, не в состоянии оторваться от созерцания отрезанной головы. Мысли забуксовали, но он все же заметил сходство этого анемичного воскового лица с Федором. Сопоставив с только что услышанным, он пришел к выводу: в ящике – все, что осталось от гениального профессора Спасова.
Мозаика сложилась полностью. Гений скончался, но, если так можно выразиться, не целиком. Вовсе не шестилапый медведь оторвал голову скелету, выкопанному из могилы на холме, – ее ампутировали Мышкин с Герцем сразу после смерти Повелителя, подсоединили к электрическому стимулятору и питательному бульону и искусственно поддерживали существование. Неужели она была в состоянии помогать им в работе? Или они просто чувствовали себя спокойнее, зная, что наставник все еще с ними, пусть и в укороченном виде? Для них это был своего рода тотем, вселявший решительность и вдохновлявший на дальнейшие изыскания.
– Ничего себе! – ахнул кто-то позади Вадима. – Совсем как в моем рассказе… уф!..
– Что есть за рассказ? Дас ист интересант…
То были Арбель и Фризе. Вадим и не заметил, как они подбежали.
– «Голова профессора Доуэля». Его в прошлом году «Рабочая газета» напечатала, а потом я в роман переделал… – Арбель разглядывал удивительный экспонат в ящике с пытливостью музейного экскурсанта. – Теперь ясно, почему они все время говорили о Повелителе так, будто он еще жив. Надо же! Каково это – быть больше чем наполовину похороненным, тлеть в земле, но при этом жить!
– Когито эрго сум, – высказался Фризе на латыни с баварским акцентом.
– Вы меня слышите? – обратился Арбель к голове. – Вас зовут Николай Венедиктович?
Набрякшие веки опустились и вновь поднялись.
– Слышит! – Прозаик показал на лежавшего рядом Забодяжного. – Это ваш сын?
Спрошено было без деликатности, нетактично. Рот головы искривился, из глаз покатились слезы.
– Прошу прощения… – Арбель отодвинулся и тихо сказал Вадиму: – Все как описано у меня в рассказе! Мыслительные функции не утрачены, чувства тоже… И я понимаю, для чего им понадобилась моя шея.
– Ваша шея?
– Она как раз подходила по диаметру. К ней собирались пришить голову Повелителя, чтобы он снова сделался полноценным человеком. Так что промедли вы со своим появлением в операционной, и я теперь был бы не совсем Беляевым… уф!..
Сбросив оторопелость, Вадим осерчал:
– Ну, в это я никогда не поверю! Нынешняя медицина не настолько прогрессивна…
– Заблуждаетесь, Вадим Сергеич. Доказательства перед вами. То, что голова способна жить без тела, – медицинский факт.
– Да, мне р-рассказывали об опытах Гатри, но…
– Гатри уже в прошлом. Так же как и наработки томского медика Кулябко, который оживлял изолированные рыбьи головы… уф!.. Наука вышла на новый уровень. Недавно физиолог Брюхоненко изобрел автожектор, который поддерживает искусственное кровообращение. Артериальная помпа, венозная помпа… Благодаря этому устройству голова собаки в ходе эксперимента прекрасно обходилась без всего остального. Научиться пришивать ее к новому телу – следующая ступень. Допускаю, что Николаю Венедиктовичу она покорилась[4].
– Где ви узнавайт эти фактум? – спросил Фризе.
– Я же фантастику пишу, а это ответственность… уф!.. Качественную фантастическую литературу отличает правдоподобие. А как его добиться? Вот и сижу по читальным залам, зарывшись в книги, журналы, газеты… Выискиваю сведения из области медицины и техники, от них и отталкиваюсь.
Голова профессора Спасова с неослабным вниманием прислушивалась к разговору. Судя по выражению лица, обладай она возможностью говорить, сама бы подискутировала на близкие ей темы, но увы… Если и сохранились у нее голосовые связки, то за неимением дыхательной системы они не действовали.
Вадим согнулся перед ящиком в земном поклоне – иначе профессору пришлось бы созерцать ноги с примотанными к ним грязными кусками коры.
– Николай Венедиктович, мы сделаем все, чтобы доставить вас в Москву. Надеюсь, Брюхоненко или кто-нибудь другой найдут способ вам помочь. Вы нужны стране.
Голова задвигала устами. Она делала это более чем выразительно, и Вадиму показалось, что он разобрал беззвучно произнесенное слово «ассистент».
– Мышкин? Мы отправим его с вами.
Брюхоненко, может, и осуществил прорыв, однако до высот, взятых изгоями на Лабынкыре, ему далеко. В ящике, под сошкой, на которой стоит голова, лежат какие-то тетрадки в коленкоровых переплетах. Надо думать, Мышкин прихватил наиболее важные из записей, но если они зашифрованы, то без него от них не будет никакого толку.
А где он, кстати? Заговорившись, о нем позабыли. За те три-четыре минуты, что были ему подарены, он должен был убежать далеко. Прежде его вязала не усталость, как по незнанию подумали Вадим с Арбелем, а груз – не слишком тяжелый, однако требующий предельной бережности, ведь любой неосторожный толчок мог привести к тому, что голова соскочила бы с шестка. Лишившись ящика, Артемий Афанасьевич наверняка развил немаленькую скорость и к настоящему моменту выиграл у своих гонителей не меньше полукилометра. И знать бы еще, в какую сторону он подался, очутившись под прикрытием леса…
Вадим без промедления распределил функции:
– Мы с Фризе – в погоню, а вы, Александр Р-романович, побудьте с… – он чуть не сказал «с головой», но вовремя одумался, – с Николаем Венедиктовичем. Его нельзя оставлять одного… в таком состоянии.
Он снова сказанул что-то не то, но не было времени оправдываться и извиняться. Поднял берданку, она была заряжена. В карманах Забодяжного нашлись еще два патрона. Вадим взял их себе, памятуя, что у доктора кольт и, скорее всего, предстоит перестрелка.
– Пойдешь сзади, – приказал он немцу. – Не высовывайся, а то отстрелит тебе что-нибудь… Он теперь ни перед чем не остановится.
Вадим рассчитывал, что в густом сосняке Артемий Афанасьевич, убегая, в буквальном смысле наломал немало веток, и выследить его будет не так уж проблемно, поэтому следопытскими талантами Арбеля можно пренебречь. Хладнокровие и
