них не было твердого знания о существовании этого полушария, за исключением смутных предположений, основанных только на умозаключениях, потому что никто здесь не был и не посылал никого на поиски до тех пор, когда Ваши Высочества приказали искать и исследовать и море, и сушу»[324].
Пьер д’Альи в отрывке, который, очевидно, был известен Колумбу, высказал предположение о наличии выпуклости, нарушающей сферичность Земли[325]. Но Колумб на этом не остановился. Он пошел в своих размышлениях еще дальше. Расположение и доступность открытой им дельты с четырьмя реками на «краю Востока» подтолкнули Колумба к еще более рискованному выводу:
«Я верю, что если бы отправился за пределы экватора, то обнаружил бы еще большую умеренность в климате и разнообразие в звездах, хотя я не думаю, что возможно ориентироваться там, где находится самое высокое место в мире, и ни один человек не смог бы приблизиться к нему, ибо я верю, что земной рай находится там, куда ни один человек не может попасть иначе, как по милости Божьей»[326].
Теперь Колумб вышел уже далеко за рамки «доказанного» им. К мнимой груди мира он добавил воображаемый сосок и поместил на его вершине Эдемский сад. Учитывая тот факт, что Эдем традиционно помещали на крайнем востоке, он допустил две ошибки: предположил, что сам действительно находится на окраине Востока, и сделал вывод из своих ложных астрономических ориентиров, что приблизился к «плодоножке» мира. Будущие исследователи Америки будут искать цели не менее химерические, а иногда и менее заслуживающие доверия, чем земной рай, включая Атлантиду, страну амазонок и источник вечной молодости. Но ни новая теория Колумба о форме планеты, ни его вклад в определение местонахождения рая не оказали никакого влияния на его современников.
Тем не менее следует сказать, что даже ошибки Колумба несли в себе зерно истины, поскольку мир не является идеальной сферой и действительно расширяется к экватору, хотя и не совсем так, как он утверждал. Точно так же, как его наблюдения за изменением магнитного поля, какими бы неумелыми они ни были и как бы неопределенно ни интерпретировались, раскрыли великую научную истину, и так же, как неверная теория о малости мира вдохновила его на великое открытие, так и поиски земного рая, подвергшие сомнению господствующее мнение о том, что мир идеально сферичен, открыли возможность нового и более реалистичного восприятия формы планеты. Предположение, что Эдем может быть обнаружен эмпирическим путем, не было таким уж несуразным – в каком-то смысле это был великий научный прорыв, смелое вторжение науки в область веры. Местоположение рая в прошлом было объектом вполне респектабельных размышлений, и Колумб мог рассматривать это как подходящую тему для того вклада, который он чувствовал себя способным внести. Было что-то героическое в убежденности, с которой Колумб верил, что благодаря сочетанию божественного руководства и научных наблюдений он сокрушил «Птолемея и других мудрецов, писавших об этом мире»[327].
В целом из двух новых гипотез, сформулированных Колумбом во время этого путешествия, – о континентальной природе Америки и о местонахождении Эдема – первую следует признать более многообещающей. Трагедия заключалась в том, что ее заслонила вторая. Поскольку земного рая следовало ожидать на востоке, первая гипотеза стала зависеть от все более отчаянных доводов Колумба в пользу предположения, что найденные им земли были азиатскими. В недатированном письме, написанном, вероятно, в конце 1499 или начале 1500 года, он отказался от самого многообещающего из своих утверждений – об открытии неизвестного континента:
«Земля, которую Бог недавно даровал Вашим Высочествам в этом путешествии, должна считаться континентальной по протяженности, и Ваши Высочества должны испытывать великую радость и воздавать Ему бесконечную благодарность и презирать тех, кто говорит, что Вам не следует тратить деньги на это предприятие, поскольку они не являются друзьями чести Вашего высокого положения, не говоря уже о всех душах, на спасение которых мы можем надеяться благодаря Вашим Высочествам, что является нашим главным приобретением. И я хочу побороться с мирским тщеславием, с которым должно быть покончено, потому что наш могущественный Бог ненавидит его. И пусть они ответят мне, те, кто читал историю греков и римлян, расширили ли они свои империи с такими же небольшими усилиями, как Ваше Высочество [sic] совершили с Эспаньолой, Индиями и еще с одним островом, протяженностью более 700 лиг[328], и с Ямайкой, и с еще 700 островами, и с такой большой частью материка, которая была очень хорошо известна древним, а не неизвестна, как любят притворно говорить завистливые или невежественные люди»[329].
То, что это была именно «неизвестная» земля, являлось прозрением самого Колумба, и его отказ от нее представляет собой печальное событие по сравнению с ее триумфальным открытием в августе 1498 года.
7
«Дьявол за работой»
Колония на Эспаньоле
1496–1499 гг.
Полная мера неудачи Колумба как колонизатора еще не была очевидна, когда он вернулся в Испанию в 1496 году. Однако после шести или семи лет его губернаторства, когда цели его, испанских монархов и поселенцев все еще оставались недостижимыми, а на Эспаньоле не прекращались восстания не только индейцев, но и колонистов, Колумб был смещен, опозорен и отправлен в Испанию в цепях. Он приписывал свою неудачу вмешательству дьявола, но тут скорее можно усмотреть влияние человеческих ошибок, большинство из которых были именно его, а также непреодолимых обстоятельств.
Возможно, главной причиной несчастий на Эспаньоле во время его правления оказался конфликт целей Колумба и его людей. Он чувствовал личную причастность к своим открытиям. Он хотел видеть там людей, которые разделяли бы его любовь к этой земле. Он обижался на любого, кто не разделял его веры в достоинства этой земли или не желал прилагать столько же усилий, сколько он, ради нее. Вскоре после прибытия на Эспаньолу в 1498 году, обнаружив, что все управление в беспорядке, а большая часть колонистов взбунтовалась, он понял, что большинство испанцев, приехавших с ним в Новый Свет, не разделяли его представлений об идеальной жизни поселенца и были заинтересованы только в выгодах «лучшей в мире земли для бездельников». Он писал Фердинанду и Изабелле:
«Здешний народ таков, что нет ни хорошего, ни плохого человека, у которого не было бы двух-трех индейцев, которые служили бы ему, и собак, которые охотились бы с ним, и, хотя, возможно, лучше было бы не упоминать об этом, женщин настолько красивых, что этому приходится только удивляться. Последним я крайне недоволен, поскольку это не кажется мне угодным Богу, но я ничего не могу с этим поделать, равно как
