также. Неровные стены, покрытые отваливающейся известкой. На бетонном полу охапки соломы и деревянный настил – нары. Сообщение с миром осуществлялось единственным путем – через металлическую дверь, посаженную на кованые шарниры и закрывавшуюся снаружи. Там же снаружи был пост часового.
На нарах сидел капитан, обхватив голову руками, и пытался сосредоточиться.
– «Как все хорошо начиналось. В поезде, вроде, не «спалился», в крепости проскочил, до ОПАБа добрался. Даже на оперативном совещании шло-то все гладко. Пока не дернул меня черт блеснуть красноречием. И что понесло меня после выступления Горбунова и его вопроса мне: «Вы согласны со мной, товарищ капитан?» ответить:
– Нет, товарищ, не знаю как вас по отчеству. Не согласен.
– Вот как? Почему?
– Потому что не разделяю шапкозакидательские настроения, которые прозвучали в вашем докладе.
– «Да. После этих слов, все сидящие в помещении штаба напряглись».
– Может, вы поясните свою позицию? – задал вопрос замполит Жуков.
– Хорошо. Времени мало, поэтому кратко и не вдаваясь в подробности. Первое: Германия, в отличие от Советского союза за последние 5 лет получила большой опыт ведения современной войны. Внедренная ими и многократно обкатанная тактика глубоких танковых ударов с обхватом войск противника в нашей стране не применяется. При этом, немцы, несмотря на успешные боевые действия в Европе, не гнушаются тактикой оборонительных боев. И у них в этом амплуа есть превосходные полководцы: Модель, Манштейн. В нашей стране оборона является доктриной постыдной и не отрабатывается. Это большая ошибка и мы за это поплатимся. Второе: позиция, которая стойко защищается, подвергается артиллерийскому обстрелу, бомбардировке и, в соответствии с обстановкой, ложным танковым атакам. В это же время пехота (подразделения и части), оставив минимальные силы для сковывания противника, основными силами и средствами усиления совершают маневр, имеющий целью удар во фланг противника. Немецкая пехота редко переходит в штыковые атаки. Нащупывание флангов и их обход являются обычной тактикой немецких командиров. Третье: пехота выдвигается к исходным позициям для атаки, маневрируя от укрытия к укрытию, и уже на этой дистанции ведя по противнику огонь из собственного тяжелого оружия, для чего, разумеется, требуется разведка целей, установки оружия (пулемета, миномета, пехотных или противотанковых орудий), пристрелки и последующего уничтожения целей. В результате, выдвижение к рубежу собственно атаки проходит со скоростью всего 600-800 метров в час. Четвертое: с началом атаки артиллерия в течение 15 минут обстреливает передний край противника. Массированное применения орудий всех калибров, включая 150-мм пушки, дает немцам возможность убедить противника в численном превосходстве и скоплении орудий на этом направлении. Пятое: рота, как правило, усиливается пулеметным взводом, а также взводом пехотных орудий (минометов). Последние применяются от начала атаки до штурма, при необходимости меняя позиции. Атака продолжается перекатами по 15—20 метров. Таким образом, штыкового броска в полный рост, мы не дождемся. Шестое: в прорыве долговременных укреплений создаются штурмовые группы, состоящие из инженерных, пехотных и артиллерийских подразделений. Под прикрытием огня, они фланговым ударом проникают в тыл и уничтожают ДОТ горючими смесями, огнеметами и гранатами. И, наконец, седьмое: удар немцы будут наносить сжатым на местности кулаком. А наши части разбросаны на сотни километров. Создать плотную оборону при таком количестве войск на границе невозможно. У меня все.
– Странное у вас представление о вермахте, – спросил Бирюков.
– Он цитирует нам Токарева «Тактический справочник по германской армии» 1940-го года, – влез Горбунов.
– Я никогда не читал Токарева. Но если такой труд существует, то меня еще больше удивляет, почему вы не организуете выдачу боеприпасов и не выводите подразделения на позиции.
– Да он провокатор, – закричал Горбунов.
– Погоди, Гена, – остановил его Ляпин. – Я изучал работу Токарева. «При наступлении на позиции разведка, подход и подготовка наступления производятся более методично и в более длительные сроки», например, сказано там. Но подробностей, которые вы изложили, товарищ капитан, там нет. Откуда вам они известны?
– «Вот после этого вопроса и наступило начало конца. Взял я и рассказал историю своего попадания в 1941 год. В помещении вновь, как после доклада Ляпина, воцарилась тишина».
– Значит, война начнется завтра в 4 часа утра? – спросил заместитель по разведке Иванов.
– Если быть точнее, то раньше. В 03.30.
– А вы – человек из будущего? – с абсолютно серьезным лицом спросил Бирюков.
– «Что я мог ему сказать?!»
– Товарищ Мамин, сдайте оружие, вы арестованы, – твердо сказал командир батальона.
– Ляпин, капитана в батальонный карцер, выставьте дополнительно часового. Горбунов, свяжитесь с НКГБ Бреста, организуйте конвоирование в город.
Это были последние слова, которые сегодня слышал Мамин. Положение было преотвратительное. События развивались по наихудшему варианту. Во-первых, он в прошлом и как выбираться отсюда не имеет ни малейшего представления. Во-вторых, попытка организовать выход частей на оборонительные позиции провалился, по крайней мере, судя по реакции, всерьез его слова не восприняли. В-третьих, сам Мамин сидит в подвальном каземате, и ничем помочь ОПАБу не сможет. Он даже на стены своей тюрьмы повлиять не может, разве что разбив себе голову.
– «Скверно, очень скверно. Собственно, а чего я ожидал. Сколько времени мне бы еще удавалось водить всех за нос. Они хоть и люди из прошлого, но живут-то в настоящем. И это свое настоящее знают и разбираются в нем, не чета мне. Все закономерно. Я для них полусумасшедший капитан, да к тому же с опасными мыслями. Было бы время, провели быстренько следствие и шлепнули бы. Но уже не успеют, через несколько часов начнут сыпаться бомбы. Что со мной делать будут? Я бы на месте командира батальона расстрелял при отступлении. Ну, вот и все, товарищ Мамин, пожил на свете, и будет. И не останется от меня ни могилки, ни памяти. Интересно, у этого «санчесова туристического офиса» предусмотрен мой случай. Если здесь умру, там случайно не воскресну. Ничего не сказал, гад. Бросил под танк. В моем случае, афоризм «под танк» может стать вовсе не афористичным», – последней фразе Алексей внутренне улыбнулся.
Мамин покусал губы, бесцельно осмотрелся в каземате. Сколько сейчас времени он не знал, окон в его каморке не было. Что делать. Достойных идей не нашлось. Алексей откинул голову назад и небольно ударился о бетонную стену. Стена оказалась холодной и шершавой.
– «Земля уже горит под ногами немецких солдат. Уже стонет под гусеницами немецких танков. Плач детей, который никто еще не слышит, уже слышит земля», – вспомнились ему слова, неизвестно когда и где им прочитанные.
– А я здесь. В каменном мешке, производством из девятнадцатого века.
– Прекратить разговоры, – через дверь прикрикнул часовой.
Окрик часового вернул Мамина в «здесь и сейчас», и он почувствовал, как от бетонных стен, пола и даже нар с соломой
