Вслед за охранником я прошел по длинному коридору вдоль вереницы зарешеченных дверей и очутился в оконечной камере – поменьше моей и с простым деревянным столом посередине. У стола сидел человечек с мальчишеским лицом. Он был одет нарядно, в отличный костюм-тройку, а его маленькие ручки в перчатках покоились на набалдашнике ротанговой трости. Из его нагрудного кармана выглядывал бледно-лиловый платочек. Увидев меня, он привстал и жестом пригласил садиться.
– Присаживайтесь, прошу вас. – Голосок у него был и тонкий и пройдошистый. – Курите? – Он вынул из кармана пачку сигарет и протянул мне. Я покачал головой, и он кинул пачку на стол. – И я не курю; гадкая привычка. Однако я понятия не имел, какой еще гостинец можно принести заключенному. У меня мало опыта по этой части.
Я ничего не сказал и только пристально посмотрел на него. Что-то было в нем неприятное, почти потустороннее – как в изображениях инопланетян, которые якобы живут в «Зоне 51».[36]
Он посмотрел на меня и слабо улыбнулся:
– Вы знаете, кто я?
– Я знаю, что вы не адвокат.
Он прыснул:
– Разумеется, мы незнакомы.
Следу меня над ухом от удара ружьем саднил и пульсировал. Но сознание прояснялось. Подозрение медленно обретало у меня в мозгу конкретную форму – подозрение, витавшее в голове уже некоторое время. У меня не было оснований догадываться, кто это, но я догадался. На самом деле это просто.
– Вы – Дай Мозгли.
Он хихикнул.
– Я полагаю, в чан на сыроварне полетела запасная шина?
– Нет. Я просто сделал взамен новую, из металлического конструктора – весьма, кстати, улучшив первоначальную модель; гибкость значительно повысилась. Стоило бы взять патент.
– А зубы?
– Тоже были подлинные – молочные. По всему видно, что за недотыка этот полицейский патологоанатом.
Я кивнул, медленно усваивая информацию:
– С чего вам вообще понадобилось имитировать свою смерть?
– С того, что Лавспун собирался меня убить.
Он прошел к окну и выглянул на улицу.
– Отсюда вам должно быть отлично видно его Ковчег – это одна из причин, по которой я поместил вас сюда.
В его голосе послышалось такое, от чего у меня побежали мурашки. Некое вкрадчивое насмешливое самодовольство – подразумевалось, что он спланировал все, вплоть до того, какую рубашку я надену сегодня утром.
– Восемь кубических километров воды. По моим подсчетам, она дойдет до Аберистуита за двадцать минут. Очень недурственно для дебютного потопа, как вы думаете?
– Это уничтожит все.
– Архитектура немногое потеряет.
– Зачем вы здесь? – спросил я в лоб.
Он помолчал. Я уже знал ответ – он здесь, чтобы хвастаться. Он взглянул на меня и пробежал пальцами по набалдашнику.
– Я хотел вас отблагодарить.
– За что?
– За спасение моей жизни.
– Я думал, вас уже нет живых.
– Хо! Но сколько бы еще мне было позволено покоиться с миром?
Я покачал головой:
– Я думал, Лавспун вас обожает.
Он начал разговаривать с воздухом – как бы репетируя линию защиты на случай, если святой Петр спросит.
– Ирод Дженкинс, Торт-Кидай, Закария Лавспун и Артур Фробишер. Один мертв; остальные трое – уважаемые члены аберистуитского общества. Все хорошо известны. Каждый в телефонной книге. Но где пятый член команды, где Гуэнно? – Он повернулся ко мне лицом и помахал пальцем. – Если бы только я не задался этим вопросом. Если бы только.
Я ничего не сказал, но пристально посмотрел на него. Несмотря на свое отвращение к этой крохотной частице рода людского, мальчишке с физическими данными кузнечика, я был потрясен тем, какое коловращение устроил он в делах человеческих сугубо мощью разума. Я осознавал, что презираю его не за сотворенное им зло, но за его недужную бледную немочь. А ведь наперекор бездушным танкам вроде Ирода я всегда вставал на сторону слабых. Не так ли Ирод брезговал мной?
Мозгли продолжил. Раздумчивый тон его голоса показывал, что он обращается скорее к потомкам, нежели ко мне.
– Когда я выяснил, что это миссис Ллантрисант, то не мог в это поверить. Невозможно. Эта маразматичка, эта сдвинутая на погоде клуша-поломойка? Вожак МИКРы? Разве такое бывает? Потому-то я и придумал отравленные яблочки и исповедь на смертном одре: удостовериться. Мне только нужно было, чтобы она сказала «да» или «нет». Но старая кошелка решила по-своему. В преддверии неминуемой, как ей казалось, смерти она заявила, что у нее на совести есть ужасная тайна, которую она не хочет уносить с собой в могилу. Я попытался ее заткнуть, но где там. Полагаю, ей померещилось, что это ее звездный час, и старуха своего не упустила.
– И вы узнали, что Рио-Кайриог таки не была военным триумфом?
Мозгли грустно покачал головой:
– О нет, гораздо хуже. Я уже знал, что это было военной катастрофой. С этим-то я мог справиться. Нет, я обнаружил кое-что гораздо похуже. То, что обрекало на гибель весь проект. Возвращение земель, прекрасный корабль, весь Исход – капут!
Из него как будто медленно выпускали воздух. Он наклонился вперед, поставил локоть на стол и мягко оперся на него подбородком. Мессианский раж прошел, и в его взгляде читалась почти мольба о помощи.
– Лавспун – англичанин.
Я охнул. Мозгли медленно кивнул и прикрыл глаза.
– Представляете, что я почувствовал? Человек, которому я посвятил жизнь, во славу которого я создал свой шедевр – план возвращения Кантрев-и-Гуаэлод, – оказался самозванцем. Из Слау.
Мы замолчали. Столь абсолютная тишина наполнила комнату, что было слышно наше дыхание. Постепенно Мозгли вновь овладел собой.
– В бомбардировщике их было пятеро. Миссис Ллантрисант, Дай Торт-Кидай, Ирод Дженкинс, Лавспун и Фробишер. Лавспун – это на самом деле Фробишер.
– Английский доброволец?
– Да. Настоящий Лавспун погиб, когда «ланкастер» после налета рухнул в Рио-Кайриог. Или, точнее, вскоре после этого. Он явно был не жилец, и они все ему слегка поспособствовали. Все они замешаны в этом. Мигом сварганили план, как его прикончить, – и Фробишер присвоил бы его личность. А после войны они бы поделили деньги. Настоящий Лавспун был, видите ли, богат. И – завершающий штрих – они отрезали его «Длинного Джона» и запихали ему в рот, чтоб больше походило на работу индейцев.
– Только не говорите мне, что это сделал Ирод.
– Гуэнно… э… миссис Ллантрисант, собственно.
