блефовал. Мне бы очень не хотелось расставаться с этим телом. Не хотелось ради Ольги, ради мамы и многих других дорогих мне людей. Наконец, ради тех многих дел, за которые я начал ради Российской Империи, ставшей в этой жизни моим Отечеством.
— Ты угрожаешь мне, Астерий⁈ — его глаза, сиявшие лютой синевой, вспыхнули еще раньше.
— Отнюдь. Я лишь призываю к благоразумию. Разве боги не должны быть мудры? Разве не рассудок должен идти впереди силы? Подумай, над тем, что я сказал. Подумай над тем, что будет потом, даже если ты сможешь меня убить, — я знал, что сила Перуна огромна, но он слишком прямолинеен, а у меня есть свои уловки. И далеко не факт, что я заведомо обречен в этом бою. Вот только дворец жалко. Говоря все это успокаивающим тоном, я выращивал зерно «Туам латс флум», крошечное зерно Времени, черное как сама Тьма.
— Ничтожный человек! Это ты смеешь говорить о благоразумии⁈ Где было твое благоразумие, когда ты попытался опорочить меня на всю огромную империю, которая поклоняется мне⁈ — пронзительный взгляд громовержца вперился в меня. Растопыренная борода бога раздраженно вздрогнула.
— Ты читал эти статьи? — левой рукой я указал на газеты, лежавшие на столике императрицы и сам же ответил: — Не сомневаюсь — успел ознакомиться. Скажи, есть ли там хоть в чем-то неправда? В этих статьях только святая истина. Говорить истину — это и есть благоразумие. Ты говоришь об огромной империи, нашей империи, которая поклоняется тебе, но при этом не думаешь, что ты сам зависим от нашей империи. Что станет с тобой и твоей силой, если люди перестанут поклоняться тебе? Вспомни имена давно забытых богов! Сами они давно превратились в беспомощные тени. Твоя сила, высокий бог, всецело зависит от людей, которые верят в тебя. Вот только, что ты сделал за последнее время, чтобы укрепить эту веру? Может быть ты пришел на помощь мне вместе с Артемидой и Афиной? Быть может ты бросил вызов Кецалькоатлю, когда тот явился в гневе, жаловаться на наших богинь? Нет, ты предпочел решить вопрос миром, пообещав наказать богинь, которые стояли за нашу империю и народ! А раз так, то почему эта империя должна поклоняться тебе? За последнее время ты, самодовольный пускатель молний, не сделал для нас ничего! Разве что в глупом гневе сжег деревья в собственном саду! Вместо того чтобы проявить мудрость и исправить собственные ошибки, ты пришел угрожать мне за то, что я показал людям правду⁈ Запомни, жалкий бог, я неуязвим для тебя! — сказав это, я раскрыл ладонь правой руки, выпуская зерно «Туам латс флум», уже готовое освободить силу застывшего времени.
В один миг развел руки — черная точка «Туам латс флум» превратилась в сферу, поглотившую зал и часть покоев императрицы. Больше мне не требовалось — малым пространством гораздо легче управлять, оно требует меньше внимания. Теперь я мог практически дирижировать ходом времени замедляя его и ускоряя для себя и отсеченного пространства, в котором мы находились.
Перун очень медленно поднимал руку, возможно для громового удара. Было желание накинуть на него «Ликосу» — ту самую паучью сеть которой я в свое время укрощал Аполлона и саму божественную паучицу — Арахну. Однако я передумал. Спутанный Перун здесь мне был совершенно не нужен. Это могло бы породить еще больший клубок проблем. А вот показать ему другие свои возможности сейчас было самое время. Раз он до сих под не усвоил, что я могу чуть больше, чем обычный смертный, пусть прочувствует это на собственной шкуре.
В следующий миг я появился у Громовержца за его спиной. Мигом это время стало для него и Глории. Она с безмолвным ужасом наблюдала происходящее из-за сплетения нитей защитного кокона. Для меня этот миг растянулся секунд на семь обычного времени, и я спокойно обошел Перуна и стол, разделявший нас. Поменял в левой руке защиту на кинетику и ударил Громовержца в затылок, несильно, но так что дернулась его голова, будто Перун получил знатный подзатыльник. Одновременно, управляя правой рукой и собственной волей, почти вернул время к нормальному течению.
— Я здесь! — сказал я, снова замедляя время, в тот момент, когда Громовержец дернулся и повернулся.
— Теперь здесь! — снова кинетический подзатыльник с повторением предыдущих этапов игры со Временем.
— И здесь! — я дернул его за бороду едва дотянувшись до нее — было высоковато.
Замедлил время и теперь уже без этих обидных для верховного бога шалостей сказал:
— Запомни, Гроза Небес: я отношусь с уважением к богам, которые относятся с уважением ко мне. Но ты меня оскорбил и попытался унизить. Сейчас я отплатил тебе тем же и продемонстрировал крошечную часть своих возможностей. Я мог бы пронзить твое тело дикой болью, мог бы заморозить его или жечь огнем, мог бы разорвать на куски как это, был вынужден сделать с Герой, — сказав последнее, я снова блефовал: сейчас разорвать тело Громовержца с помощью «Витру Борем» я не мог.
Взрыв убил бы меня, гренадеров, стоявших у двери через два зала от нас, и еще многих людей, разрушая часть дворца. Глория бы не пострадала — все-таки она была под надежной защитой «Кокона Бабочки».
— Твоя супруга — мудрая богиня, — продолжил я. — Она поняла, что со мной выгоднее дружить, и после воскрешения постаралась построить со мной добрые отношения. Если твой гнев так велик, что затмевает разум, то стачала усмири гнев, и только потом ищи встречи со мной. Иначе разговора не будет, при этом ты сам можешь пострадать.
Намеренно путая Перуна, я появился слева почти незаметным для его глаз перемещением и продолжил: — Недавно, я говорил тебе, чем опасен я мертвый. А теперь подумай, что убить меня не так просто. Сейчас я намного сильнее того графа Елецкого, которого ты подло, ударил в спину молнией в подземелье, когда я сражался с поклонниками Морены, Герой и Аполлоном. Теперь послушай, что я могу сделать живым, и я это сделаю, если мы не найдем взаимного согласия. Эта статья, — я снова указал на газеты, хотя Перун не мог видеть движение моей руки, — едва задевает твою честь. В большей степени она говорит о славе Артемиды и Афины и лишь указывает, что ты не помог, не оценил старания моих любимых богинь. Но может выйти другая статья, в которой я расскажу о твоей сделке с богами ацтеков;
