в меня так, что мне некуда бежать.
— Думаешь, у меня столько терпения с людьми, которые мне перечат, Брамс? — Его голос понижается до темного хрипа. — Ты играла со мной.
— А ты разрушил мою жизнь до и после того, как узнал, кто я такая.
— Думаю, в этом мы квиты.
Он проводит пальцем по моей щеке.
Я бросаю на него взгляд.
— Я тебе хоть нравлюсь, Датч?
Он смеется. Этот ублюдок действительно смеется мне в лицо.
— Я тебе нравлюсь, Брамс?
Я отвожу глаза.
Он трется носом об обнаженный склон моего горла, вдыхая и выдыхая только два слова: — Прекрати бежать.
Добыча.
— Перестань бороться, Брамс.
Охотиться.
— Все, о чем я могу думать, — это твое тело, обхватывающее мое. — Бормочет он, проводя языком по моему пульсирующему пульсу.
Подняв голову, я встречаюсь с глазами охотника, такими же уникальными, как жженый мед, одетыми в тени бесконечной ночи.
Что-то вибрирует рядом.
Это телефон Датча.
Он отпускает меня, достает его и смотрит на экран. Его брови морщатся. Он смотрит на сообщение с бесстрастным, отстраненным выражением лица, отчего его прежняя страсть кажется обманом света.
С любопытством я поворачиваю шею, чтобы заглянуть в телефон, и замечаю, что отправитель — его отец. Датч замечает, что я подглядываю, и отворачивает экран.
— Где твой следующий урок? — Спрашивает он, убирая телефон в карман. — Я провожу тебя.
Я хмурюсь. — Я сама найду.
В типичной манере Датча он делает все, что ему заблагорассудится.
В коридоре полно студентов, но все они кажутся меньше Датча. Его присутствие омрачает всю комнату. Он мгновенно подчиняет себе все пространство, в которое входит.
Сегодня воздух другой. Обычно, когда мы с Датчем идем в одном направлении, я перекидываюсь через его плечо, как мешок с картошкой, и моя юбка распахивается, обнажая все вокруг.
Но сегодня люди уходят с моего пути так же, как и в случае с Датчем. Они смотрят на меня любопытными глазами, злыми глазами, завистливыми глазами. Как будто вокруг меня стоит какой-то невидимый щит. Щит Датча.
И хотя они одновременно ненавидят меня за то, что я нахожусь в этом пузыре, они уважают меня из-за него.
Это чертовски жутко.
Мне больше нравилось, когда я была девочкой-невидимкой в Redwood Prep.
Датч отводит меня на занятия, и я понятия не имею, как он узнал, что я на третьем уроке Литературы. Я ему точно не говорила.
Он касается моей щеки. — Не волнуйся о Миллере. Я с ним разберусь.
— Как?
— Все, что тебе нужно знать, — его глаза тяжело опускаются на меня, — это то, что он тебя не тронет. — Костяшками пальцев он проводит по моему подбородку и поднимает мою голову. Жестким голосом он предупреждает: — Я еще не закончил с тобой.
Я отдергиваю подбородок. — Ты такой кусок дерьма.
Датч усмехается и делает шаг назад, все еще глядя на меня. Я чувствую странное покалывание в венах. Как будто я свободно падаю, а земля все еще достаточно далеко, и кажется, что я лечу.
Но я не настолько глупа, чтобы думать, будто могу прыгнуть с обрыва, не столкнувшись с последствиями гравитации. Как много во мне сломается, когда я наконец-то врежусь в землю?
Джинкс: Голодные игры Redwood Prep.
Только что поступило сообщение! Мои источники сообщают, что после одной жаркой встречи с сильными мира сего три студента будут отстранены от занятий. Кто в списке? Наш любимый Солнечная система.
Что сделает наследный принц, чтобы спасти своего друга? Или же он оставит своего романтического соперника гнить, пока сам уезжает со своей драгоценной Золушкой?
Учитывая, что язык Прекрасного Принца был пойман в нескольких дюймах от горла Золушки, я думаю, что у меня есть идея, кого он выберет.
А пока...
Держите своих врагов близко, а свои секреты — еще ближе,
— Джинкс.
25.
КАДЕНС
Во время обеда я, как обычно, проношу свой поднос мимо стоек с деликатесами и слышу, как одна из работниц обеденного зала окликает меня по фамилии.
— Мисс Купер.
Загорелая женщина с широкой улыбкой направляется ко мне.
Я упираю палец в грудь, ошеломленная.
— Да, вы. — Она распускает еще одну зубастую ухмылку. — Не хотите ли суши?
— Э-э... — Я нервно шаркаю ногами. — Я, эм, нет. Только сэндвич.
Она берет мой поднос и кладет на него дорогую упаковку суши. Выглядит аппетитно, но мое сердце замирает, когда я думаю о баллах за питание. Я никак не могу себе этого позволить. Даже если это лучшие суши в мире, все, что я буду пробовать, это ценник.
— А что, если она не любит суши?
Другая обедающая женщина ругает первую.
Мои брови вскидываются в замешательстве.
— Что вы хотите, — берет она мой поднос и двигает его в противоположном направлении, — так это пиццу, да?
Я смотрю на красиво хрустящую корочку и сыр, плавящийся поверх тонко нарезанной пепперони. Все сделано вручную. Все восхитительно.
— Нет. Только... только сэндвич с тунцом.
— Почему она не может съесть оба?
— Почему она не может взять все?
К моему удивлению, женщины начинают складывать еду на мой поднос так, будто это ограбление банка и они пытаются запихнуть все деньги в мой чемодан.
Я поднимаю руку, заикаюсь и бросаюсь за помощью.
Я определенно задерживаю очередь, но никто ничего не говорит.
Даже жалоб не слышно.
Более того, когда я пытаюсь установить зрительный контакт, все люди позади меня опускают глаза.
Что происходит?
— Это что... — Когда мне в руки суют поднос, я едва не сгибаюсь от тяжести еды. — Если речь идет о том, что я буду играть для тебя на гитаре, то в этом нет необходимости.
— О нет. Твоя игра на гитаре не стоила всего этого.
Первая продавщица обеда шлепает вторую и бросает на нее предупреждающий взгляд.
Я хихикаю. — Точно. Но дело в том, что я не могу за это заплатить.
— За это уже заплатили.
— Кто?
Она вскидывает бровь, как будто я уже должен знать.
Мое сердце замирает на вдохе.
— Датч?
Она улыбается.
— Приятного обеда, мисс Купер. И с этого момента вы можете брать все, что захотите. Не стоит беспокоиться.
Я оборачиваюсь, совершенно недоумевая. С какой стати Датч заботится
