Старом Щукинском дворе. Она вставала чуть свет, чтобы успеть выбрать дичь получше. Это был элитарный товар, который стоил дорого и привозился специально к Рождеству, но за ним ехали с далекого севера, порой тратя на дорогу не меньше месяца.
Алексей решил еще немного побродить по Невскому, стараясь проникнуться праздничной атмосферой. Мелкие лавки бойко торговали мылом, швабрами и дешевой посудой – всем, что могло понадобиться для гостей и после них. Здесь же можно было купить овощи, селедку, разное масло и пироги с любой начинкой.
Сыщик глотнул слюну и решил ехать домой. Его беспокоило, что он так ничего и не придумал. Рождественские улицы подействовали расслабляюще, но нисколько не помогли родиться действенной мысли.
«Утро вечера мудренее, – решил Алексей, останавливая экипаж. – А теперь мне бы согреться и выпить чаю. Будет день – будет пища».
Глава 7
Санкт-Петербург
На следующий день в участке царила суета. Все старались скорее закончить с делами, чтобы пораньше сбежать домой, и лишь Алексей горестно перебирал бумаги, по-прежнему размышляя, как получить показания с наглой и хитрой молодухи.
Один из его подчиненных, просунув голову в дверь, бесцеремонно вклинился в размышления, поинтересовавшись:
– Передачку арестованной будете смотреть?
– Какую передачку? – не понял сыщик.
– Да мать той бабенки, Пелагеи, которую вы вчера арестовали, еду ей передала, – объяснил полицейский. – Говорит, дескать, Рождество, а дочь в участке томится. Пусть хоть вкусненького поест. Так будете смотреть?
Сначала Алексей хотел отказаться: перед передачей арестантам еду всегда просматривали надзиратели, да так хорошо, что порой от куска хлеба оставались одни крошки. Но потом, подумав, ударил кулаком по столу:
– А давай посмотрю.
Подчиненный тотчас сбегал за передачей, и вскоре на столе сыщика стоял котелок со щами, батон белого хлеба и каша с вареной рыбой. На его удивление, хлеб сохранился довольно неплохо, не рассыпался, хотя его изрезали вдоль и поперек.
Алексей взял кусочек бумаги, немного помусолил его в пальцах и корявым почерком написал: «Пришла весточка от Глашки. Куда ее передать?»
Полюбовавшись на плоды своего труда и еще раз перечитав записку, молодой человек скатал ее в шарик и сунул глубоко в хлебный мякиш.
Бобрихин не особо верил в удачу. Да, теперь ему казалось, что Пелагея с матерью искусно притворялись безграмотными, но вдруг он ошибался и они являются таковыми на самом деле? Тогда это послание не принесет никакой пользы и может даже спугнуть преступников. Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Во всяком случае, ничего лучшего, никакой другой спасительной соломинки он все равно не нашел.
Весь остаток дня сыщик просидел в напряжении. Его подчиненные сказали, что пожилая женщина обещала прийти ближе к вечеру, чтобы принести еще продуктов и сладости – пусть дочь хоть так отметит праздник, и он ждал ее с нетерпением.
Когда ему доложили, что она сидит в комнате, Алексей послал полицейского к молодухе: мол, не желает ли Пелагея передать что-нибудь матери?
Та с готовностью отдала грязную посуду и свою пропотевшую, посеревшую рубашку.
Чутье подсказало Алексею, что искать нужно именно здесь, в белье, и он не ошибся. На обратной стороне его записки тоже коряво было выведено: «Передай все Гришке по адресу…»
Бобрихин хлопнул в ладоши. Он почти поймал его!
Оставив старуху на попечение своих подчиненных, сыщик взял двух полицейских и отправился к бывшему садовнику.
Тот прятался на Васильевском острове, у своего приятеля скорняка, судя по всему, тоже иногда промышлявшего воровством.
Поднявшись по деревянной скрипучей лестнице на верхний этаж, сыщик постучал в старую дощатую дверь, и ему тотчас открыли – здесь не ждали гостей.
Алексей сразу узнал Григория – когда-то мельком видел его у тетушки, но почему-то запомнил. Может быть, сказалась его профессиональная привычка, а может, садовник попросту был колоритной фигурой – громадного роста, с черной густой бородой и нестрижеными кудрявыми волосами почти до плеч.
– Григорий? – осведомился Алексей для порядка: для него было все очевидно.
– Он самый, – настороженно ответил садовник, отступая к окну. – А ты, барин, кто будешь?
Бобрихин сделал знак полицейским, они ворвались в квартиру и скрутили вора, который от неожиданности и не думал сопротивляться.
– За что? – заканючил он, пытаясь выдавить слезу и разыграть невинную жертву. – Разве это дело – мирного человека хватать накануне Рождества?
– А скажи, мирный человек, куда ты дел серьги княгини Оболенской? – поинтересовался Алексей, прищурившись. – Если они в этой квартире, тебе лучше захватить их с собой.
– Каки-таки серьги? – Григорий завертел головой. – Ничего про это не знаю. Расчет взял, когда уходил – он мне полагался. А больше ничего не брал. – Он хотел перекреститься, но передумал брать грех на душу.
– В участок его, – распорядился Алексей. – Пусть посидит – подумает.
Стражи порядка подхватили садовника под руки и повели на улицу.
У повозки Бобрихин остановил его.
– Попробую еще раз спросить. Серьги-то здесь или у твоей сожительницы? Учти: сделаем обыск – найдем.
– А ищите, – равнодушно отозвался Григорий. – Что у меня есть? Лапти рваные да рубаха залатанная. Все вашим будет.
Его безразличие натолкнуло на мысль, что садовник продал драгоценность. Но как узнать, кому и где?
Полицейские втолкнули преступника в повозку, а Алексей вернулся в комнату Григория.
Хозяин, скорняк маленького роста, с бурятским разрезом глаз, божился, что ничего не знал о постояльце.
– Он мне, барин, заплатил, сколько я попросил, остальное мне ненадобно.
– Если здесь найду краденые товары, пойдешь за ним следом, – предупредил Алексей, подозревая, что этот простоватый на вид мужик тоже имеет отношение к ограблениям, во всяком случае, помогает сбывать краденое.
Скорняк забеспокоился:
– Ежели чего в его комнате найдете, я что, виноватый? Откуда мне знать, для чего он фатеру использовал.
Наказав ему никуда не уходить, сыщик стал тщательно осматривать временное жилье Григория.
Маленькую комнатку он содержал в чистоте, на столе не было ни крошки, на полке громоздилась глиняная чистая посуда и рушник. Вся мебель состояла из старинного деревянного сундука с железными ручками и огромным замком, который пришлось сбить – поблизости не было ни одного ключа.
Откинув крышку, Алексей понял, что поступил правильно: кроме одежды здесь, в холщовом мешке, лежали три дешевых колечка. Если их предъявить, бывший садовник станет отрицать факт кражи, утверждая, что купил их на свои кровные – они явно не стоили дорого.
Бобрихин вывалил вещи на пол, пытаясь отыскать нужную драгоценность, но так ничего и не нашел.
«Продал, воришка», – решил сыщик и, смахнув золото в мешок, без стука зашел в комнату скорняка и сунул ему под нос трофей.
– Неужто ты,
