вторая
Аркадий с удовольствием и некоторым сочувствием наблюдал за сменой эмоций на лице Петра.
— Удалось вас пронять, Пётр Романович? Вижу, что удалось. Не взыщите.
— Этого быть не может! — Безобразов с трудом протолкнул слова.
— Отчего не может? Или вы думаете, что цари и царицы какие-то другие люди? Безгрешные?
— Нет, но это…это слишком.
— Повторю свой вопрос, любезный Пётр Романович. Чем царская семья отлична от других? Разве подобных казусов не встретим мы сплошь и рядом, стоит только покопать хорошенько в известных фамилиях?
Безобразов вместо ответа замотал головой, после чего накрыл ладонями виски.
— Да-с, верить или нет, то воля ваша. Я говорю как знаю. И повторю — Николай Павлович Романов, государь наш, не совсем Павлович. И уж точно не Романов. Бабкин, Николай Даниилович. Или, если вам угодно, то Бабкин-Гогенцоллерн. Не станем отбрасывать девичью фамилию матери, хотя у пруссаков тоже наверняка та ещё родословная.
— Я вам не верю.
— Не верите. А покраснели так, что скорее верите. Право, реакция ваша… чудная. На весть о нашем родстве с Романовыми бровью не повели, а здесь как обухом по голове вышло. Странно.
— Да какая мне разница кем была бабка Михаила Романова? — вскричал Пётр. — Шестова она или Отрепьева, что с того? Нет, понимаю, для вас это важно. Допускаю, что очень важно. Как же — вся история Смуты иной становится! Сенсация! Невероятно! Михаил Романов и Лжедмитрий — близкие родственники! Но знаете, Аркадий Аркадьевич, это сейчас немного стоит, будь хоть правдой. И не надо так лицом каменеть, я вас не оскорбляю. Пусть даже так, мало ли кто кому родственник? Нарышкины чем хуже?
За дверью послышалось какое-то шуршание, отчего Безобразов опомнился.
— То всё дела давно минувших дней, — продолжил он речь тихим яростным шепотом, — проверить невозможно. Да и нужно ли? Столько воды утекло. А главное — вот вдруг откроется это или подобное, так что с того выйдет? Ничего. Всякий император или императрица — помазанники. Значит Господь счёл достойными, я так понимаю. Вот мы все узнаем, что живший давно император не настоящий, далее что? Все указы его отменять? Назначения, милости, как? Как можно отменить уже прошедшие жизни? Да, кстати, моя жена в Нижегородской губернии имеет соседом князя Грузинского, о коем я упоминал. Так вот, этот доблестный муж раз напился до такого состояния, что принялся уверять будто Пётр Великий сын какого-то грузинского князя. Мол, сам Алексей Михайлович лично того в спальню царевны за руку привёл. Абсурд. Чушь. Не-мыс-ли-мо! Люди не знали что и делать. То ли вязать буйнопомешанного, то ли на дуэли застрелить и сказать, что медведь задрал. Неудобно — у него ведь в имении дело было. Хлебосол каких мало. Но невозможно смолчать! Что вы думаете — один из мелкопоместных прямо за столом как закричит «Слово и Дело государево!», хотя тайной канцелярии полвека как нет уже. Тут грузин и опомнился. Отмолвился, что пошутил. Даже тише обычного стал. Но черт с ним, с князем. А вдруг то правда? Как тогда — все Петром сделанное отменить? Да нет, не отменишь. Пословицу наоборот переиначить? Сделанное топором не исправишь пером. Романовы — не Романовы, вот новость! Гольштейн-Готторпы, да, ясное дело. Слухи былых времен — пустое. И о государыне Екатерине Великой шептались, что не от Петра её сын, а от то ли Салтыкова, то ли ещё кого. Что взять от слухов? Ничего. Быльем поросло. Но что вы о Николае заявляете, милостивый государь, то ни в какие рамки не влезает.
— Отчего так? — чем больше кипел Безобразов, тем вернее Аркадий возвращал себе весёлое настроение, начавшее было портиться. — Даже удивительно, что для вас сия новость — новость.
— Как так?!
— Это секрет, безусловно, но не из тех о которых никогда не упоминают в…ммм…дружеских откровенных беседах. Как говаривают в столице: «все кому надо — все знают». Именно это вы вполне могли бы услышать и не от меня.
— Нет! Нет! И ещё раз нет! Безумие. Абсурд. Государь Всероссийский — бастард, а родной отец его жалкий лакей во дворце? Право, это уж слишком. — Безобразов вновь ощутил как наваливается усталость. Он тяжело дышал.
Аркадий задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Не столь и жалкий лакей, Пётр Романович. Да, поначалу был истопником, но давно уже целый гоф-фурьер, практически полковник от тарелок.
— Да-да, — поддержал Пётр, — живой, здоровый, невредимый. У всех на глазах. У тех «кто знает» на глазах. Живёт и радуется жизни.
— Всё так. Радуется. Отчего не радоваться? Служба хорошая, место тёплое. Хлебное. То ему премию выпишут, то подарок какой. Перстень с бриллиантом, например. Женат. Дети пристроены за счёт казны. Вы не верите?
— Извините, но нет.
— Напрасно. Даниил Григорьевич на хорошем счету. Принимал участие в захоронении императора Александра, за что и получил перстенёк. Да вы бы глянули на него, Пётр Романович, сомнения бы и отпали. Похож на него Николай, зело похож.
— Мало ли похожих людей. — буркнул Безобразов, чувствуя как волосы его на голове шевелятся.
— Есть бумаги.
— Бумаги?
— Бумаги. Документ-с. Собственноручно рукой Павла Петровича писанный. В нем — смерть Кощеева, как сказал бы дорогой нам поэт.
— И те бумаги в тайнике хранятся, верно? В фузеях? — от напряжения и ощущения абсурдности Безобразов рассмеялся. — И их не уничтожили?
— Немцы. Аккуратность и порядок. — невозмутимо кивнул Нелидов.
— Вы извините, Аркадий Аркадьевич, но вы сошли с ума.
— Не более чем вы, Пётр Романович. Уверяю вас, я совершенно здоров. Да и не все бумаги можно уничтожить. Не те, что в чужих руках.
— Ого! Есть и такие?
— Да. — припечатал Нелидов с такой убежденностью, что Безобразов только охнул. — Государь Павел был человеком чести. Он не желал мириться с подобной несправедливостью как незаконные царевны и царевичи.
— Царевичи?!
— Конечно. Михаил Павлович тоже не вполне Павлович. Вообще их всех детей императрицы-матери лишь трое первых от государя. И вот он, Павел Петрович, пишет манифест об объявлении всех прочих бастардами с лишением прав наследства.
— Ваша неправда, Аркадий Аркадьевич. Император Павел разжаловал бы первым делом их в рядовые.
— Ого! Да вы уже шутите, Пётр Романович.
— Только шутить и остаётся, когда слышишь подобную нелепицу.
— Продолжу. Итак, манифест написан. Пора публиковать. Но вмешалась советники.
— Ещё бы. Ведь всё было так хорошо и вдруг такое! Кто же были эти люди, позвольте полюбопытствовать.
— Ближайшие и вернейшие подданные, кто же ещё? Ростопчин и Безбородко уговорили императора не делать задуманного.
— Он, конечно, послушался.
— Таков удел всех властителей, — развёл руками Нелидов, — это ведь дело посущественнее пуговиц для гренадерского мундира.
— Что было далее?
— Далее умер Безбородко. Затем скончался государь. Кстати, вы помните казус с присягой Александру?
— Нет,
