— сказала она, и Антон Силуанович понял: та хочет его подбодрить. Где-то в стороне раздался протяжный вой.
«Паровоз гудит, да нет… какой может быть паровоз! — тревожно подумалось ему. — Нет, зверь!»
Должно быть, это волк-вожак поднялся на высокий заснеженный камень и, задрав белёсую морду, возносил отчаянную, тоскливую песню, в которой одновременно слышались голод, отчаяние и злость.
«Что же мне делать? В вдруг — и вправду волки! Я же не сумею нас защитить! — думал он, стараясь унять предательскую дрожь в коленях. — А она ведь тоже слышит! Почему же так равнодушна? Ведь хрупкая совсем с виду. Откуда берётся её бесстрашие?»
И Антон Силуанович ловил себя на мысли, в которой пока не хотел признаться: ему почему-то становилось спокойно и хорошо, лишь только посмотрит на эту таинственную спутницу. Словно именно она могла защитить их обоих от любой опасности.
— Мы правильно идём? — решил всё же нарушить тишину.
— Правильно-правильно, — быстро ответила она, и посмотрела на небо. В этот миг огромная тёмно-пунцовая туча полностью заслонила луну. Алисафья достала ладонь из пушистой рыжей муфты, и тут же озарила путь на добрых три-четыре десятка шагов вперёд.
«Ничего себе, неужели научились делать столь мощные фонари? — подумал барин, выдохнув пар. — Но где ж он, этот фонарь? Поверить не могу! Свет же словно выливается… прямо из её ладони!»
— Алисафья, — всё же сказал он. — Сегодня со мной случилось так много всего… странного.
— Я это знаю, Антон Силуанович.
— Мне… я, — тот не находил слов. — Наверное, мне остаётся только довериться вам. Вы же на стороне добра?
— А вы полагаете, что в мире идёт противоборство добра со злом, как в сказках? — спросил она, поводя лучом из ладони, на миг высветив огромного косматого филина на еловой ветке. Птица с тяжёлым и злым уханьем вспорхнула, и снежная охапка шлёпнулась у их ног.
— Не могу ничего понять. Но, если мне всё это только не снится, сегодня я понял, что в нашем мире помимо нас, людей простых, существуют особенные. Оборотни. Так, наверное, правильнее будет назвать? Вы ведь — тоже? Об… об… из этих существ?
И он вспомнил своего слугу Пантелея, который этим вечером предстал перед ним в облике кота и наговорил такого, что и в самых обычных, спокойных условиях ничего не поймёшь. А после того разговора сердце только и делало, что билось всё сильнее и быстрее, будто ускорялось за молниеносными и непонятными событиями.
— Антон Силуанович, вы тоже не относитесь к людям, как вы смели выразиться, простым, иначе бы не попали в такую передрягу и не шли бы сейчас со мной по ночному опасному лесу навстречу неизвестности. И я обязана предупредить вас, что впереди на каждом шагу вас поджидает смерть! Ну, и меня тоже, — она улыбнулась, словно произнесла шутку.
— Мне кажется, что я сошёл у ума, хотя это уже, наверное, очевидно…
— Нет, вы как раз из тех немногих, кто имеет самый светлый и чистый рассудок, и потому только…
Она не успела договорить — яркий луч высветил стремительный бег матёрого волка. Тот промелькнул среди тёмного частокола стволов. Молодому барину показалось, что он отчётливо услышал тяжёлое дыхание зверя.
— Замрите! — скомандовала девушка, и, подогнув ноги, приняла позу, которую можно назвать боевой. Саквояжи безвольно выпали из рук Антона Силуановича, и он машинально нагнулся, чтобы ухватиться за ручки, когда над его спиной пронеслось, обдав ветром, что-то огромное.
Подняв глаза, он понял, что волк метился сзади! Провидение точно существовало! По крайней мере, некие высшие силы так чудесно спасли его.
Волк, промахнувшись мимо жертвы, сделал машинально, по ходу бега несколько рывков вперёд, и развернулся на мощных лапах, оставив за собой глубокие следы на снегу. Он был огромным, и при этом — совершенно седым! Рычал, бросая голодный и, казалось, раздосадованный взгляд горящих красных глаз.
Антон Силуанович невольно закрылся ладонями, думая, что зверь тотчас бросится на него снова — теперь уже в прямую гибельную лобовую атаку. Вот сейчас он повалит его мощным ударом лап в грудь, и, прижав сверху, через мгновение вырвет глотку, забрызгав девственные снега кровью. Но, подняв веки, молодой барин увидел, как седой лютый волк с рычанием отступает. Свет, излучаемый ладошкой Алисафьи, из ярко-жёлтого стал тёмно-розовым, и теперь не бил прямыми лучами, а образовывал полусферу. Чем ближе это пульсирующее сияние приближалась к зверю, тем громче тот ревел, вздрагивал, и пятился к спасительному частоколу елей.
Наконец зверь вовсе скрылся в сумерках, и, издав протяжный вой, стал неслышим.
— Ух, всё, похоже, можем идти дальше, этот больше не сунется, — девушка помогла подняться, и Антон Силуанович был не в силах спрятать смущение, а также и страх.
Он отряхнул снег.
— А вы совсем уж бледны!
— Простите, мне раньше просто как-то не приходилось сталкиваться… ни с чем подобным…
— Это самое малое, если не сказать — безобидное, что мы можем повстречать здесь. Это именно «что» — обычный старый волк, а не волкодлак, оборотень, это не тёмная сущность в зверином обличье, нет.
Вновь взявшись за ручки саквояжей, он прислушался, не зная, что же делать дальше.
— Стоять нельзя! Нам нужно спешить! Мы должны добраться до шахты раньше других, — добавила девушка, высвечивая ладошкой округу. И тут же убрала руку обратно в муфту.
«Раньше других? — не понял Антон Силуанович. — Она что-то недоговаривает!»
Раздался тяжёлый хруст — где-то рядом повались огромное дерево, а затем другое, третье. Раздались удары по земле, похожие на равномерный, усиливающийся бой гигантского барабана. Кто-то наступал на них: так мог идти, ломая и круша всё на своём пути, только самый настоящий великан!
— Мы должны быть там первыми! — повторила она, вздрогнув. — Если теперь сможем…
Впервые на спокойном, красивом лице Алисафьи молодой барин прочитал испуг. А хруст сухой древесины и тяжёлые удары гигантских ног приближались…
* * *
Лишь на короткий миг, когда аптекарь Залман, не дрогнув и бровью, перестрелял всех сопровождавших винозаводчика Каргапольского вооружённых бородачей, а заодно и хладнокровно лишив жизни самого Лавра Семёновича, воткнув ствол револьвера глубоко в рот и нажав курок, — лишь после этого сознание его, окуренное опийными парами, ненадолго прояснилось. В тягучей мути, похожей на сон, или наваждение, он видел тела убитых турецких янычар, а тучный Лавр Семёнович представал
