двинусь. Ступайте дальше без меня.
Он стоял, прижав руки к бокам, стиснув кулаки, и глядел вниз. Анна тронула Розальбу за руку:
– Оставьте его.
– Нет смысла здесь стоять, нам нужно идти, искать. Тем более что хрен ее оттуда достанешь.
Анна смотрела на собаку, распростертую на дне. Обездвиженный силуэт, ускользающая жизнь. Неумолимость смерти. В одно мгновение все теряет смысл.
– Все, давайте, вперед, тронулись, – утомленно заговорила Розальба, выбрасывая слова на воздух. Анна ткнула палками в землю и начала спускаться, но без прежней аккуратности, теперь она едва на них опиралась. Хотелось бежать и скорей уже все закончить.
– Анна! – крикнула Розальба.
Анна неслась вперед, скользила по снегу, не чувствуя холода. Требовалось столько усилий, что ей сразу стало жарко. После очередного окрика Розальбы она упала, не переставая думать о Габриеле, о его разутой ноге, о том, что восемнадцать часов в таких условиях – это для кого угодно было бы слишком много.
Умереть не так просто.
Розальба догнала ее, помогла встать. Она была одна. Обе молча переводили дух, оглядываясь по сторонам. Справа внизу, на границе леса, начинался свежий снег и солнце.
– Я иду туда, – сказала Анна и зашагала дальше. – Габри! – кричала она. – Габри! – Ее шатало от этих криков, таяли те немногие силы, которые еще в ней оставались.
Она шла на солнечный свет и на подходе к краю леса увидела тело сына. Увидела его бок, откинутую назад голову, распростертые руки и ноги, единственный сапожок. Пошла к нему в полном отчаянии, уже ни на что не надеясь. Не доходя двух метров, обернулась на Розальбу – на далекую фигурку выше по склону, – и широко махнула рукой. Та махнула в ответ. Анна снова двинулась к Габриеле, пытаясь уловить какое-то шевеление в теле, дыхание. Увидела, что грудная клетка двигается, и первым делом взяла его ногу, сняла носок и принялась растирать ступню. Пальцы на ней почернели. Анна инстинктивно расстегнула куртку, сунула ступню себе под свитер, на живот – в самое теплое место на теле. Словно сталактит вырос из ее пупка. Она взяла голову сына – дыхание медленное, слабое, но стабильное. Подула ему на шею, поцеловала щеки, лоб, прижала к себе, зашептала на ухо:
– Милый, я здесь, прости меня, открой глаза.
Рот сына безвольно приоткрылся. Тело было неуправляемое, обмякшее, но живое. Пока еще живое.
– Габри, я здесь, слышишь, это я… Слышишь? Открой глаза, открой глаза.
Анна увидела, как бежит вниз Розальба, спускаясь по склону напролом. Анна приложила губы ко рту сына, снова подула на замерзшее лицо, шею, уши. Ощупала все тело – руки, грудь, бока, – словно пытаясь зажечь в нем огонь. Ступня Габриеле так и лежала у нее на животе. Анна легонько сжала его личико, потерлась носом о его нос. Слезы заливали ей лицо, изо рта капала слюна. Снова и снова повторяла она в его левое ухо – отчаянно, нежно, бережно:
– Габри, умоляю тебя, открой глаза!
И он послушал ее. Открыл глаза.
Ясный, прозрачный свет, свежий воздух. Семь сорок пять утра. Анна твердо держит руль, Наталия сидит впереди, Габри сзади крепко обхватывает ее за талию. Любимое времяпрепровождение: утренняя поездка на велосипеде через центр этого маленького термального курорта размером с деревеньку. Пустая набережная – ни машин, ни смога. Чуть в отдалении море с шуршанием облизывает приглаженный песок. Тут и там – маленькие оборудованные пляжи: белый с синим, белый с голубым, белый с бирюзовым. Люди улыбаются, провожая глазами эту молодую женщину, которая в свете занимающегося утра уже везет куда-то детей на блестящем велосипеде. Здесь о них никто не сплетничает. Не перешептывается, глядя им вслед, не высказывает никаких предположений.
Анна остановилась на велопарковке. Спустила на землю Наталию, взяла на руки Габриеле, прижала его к бедру. Они поднялись на три ступеньки, прошли через вращающиеся двери. Внутри было тепло, пахло цитрусовым освежителем.
– Здравствуйте, Анна.
Навстречу им, как всегда по утрам, вышла Флавия. Лет около тридцати, широкие густые брови, пепельные волосы собраны в высокий конский хвост. Все вместе они зашли в раздевалку, которая в этот час еще пустовала. Наталия ходила за матерью хвостом и отпускала ее, лишь когда та занималась Габриеле.
– Габри, сегодня у нас бассейн. Здорово, да? – улыбнулась Флавия.
– М-м-м…
Девушка сняла с его левой ноги кроссовку, взяла за лодыжку и начала массировать ступню рядом с тем местом, где отсутствовало два крайних пальца, которые она называла «мизинчик» и «безымянный». Анна так никогда не говорила; раньше она вообще была уверена, что пальцы ноги называются просто по номерам – четвертый, пятый.
Наталия разглядывала ступню брата с бесстрастным выражением лица, отсутствие пальцев как будто совсем не пугало ее. Даже в самом начале, когда все было еще опухшее, в сетке посеревших сосудов до самой плюсны, она, глядя на это, явно не испытывала страха.
Флавия помассировала самый край, до красноты. Габриеле сидел, отвернув голову, глядя в сторону душевых. Он на свою ступню не смотрел никогда.
– Сегодня ночью чесалось?
– Нет.
– Мы делали примочки из горячих полотенец перед сном, – сказала Анна.
– Хорошо, очень хорошо, – закивала Флавия, выскальзывая из фланелевого халата – своей рабочей униформы.
Наталия заулыбалась. Физиотерапевт ей нравилась, что было видно по глазам, и она часами могла молча наблюдать, как та занимается с ее братом. Иногда она брала свою ступню и, копируя Флавию, массировала ее, продвигаясь от центра к пальцам, которые потом пересчитывала. Не вслух, про себя. Раз, два, три, четыре, пять. И потом вопросительно смотрела на мать, изумляясь: у нее по-прежнему пять пальцев, как так?
Флавия прикатила кресло на колесиках, и Анна помогла сыну забраться в него. Гуськом они прошли к бассейну. Первую дорожку уже заняли – группа пожилых женщин занималась легкой гимнастикой. Четкие движения, стимулирующие кровообращение и укрепляющие мышцы. Габриеле в этом реабилитационном центре был единственным ребенком, и его старались не сталкивать с тяжелыми пациентами. Женщин было четыре, одна в зеленой шапочке с оранжевыми маргаритками, остальные в черных купальниках с олимпийской символикой. Они плавали брассом, не погружая лицо в воду и рассекая ее неспешными, но элегантными движениями, держась в полуметре друг от друга. Был там еще мужчина, на другой дорожке: лет девяноста и такой худой, что походил на деревянную статуэтку. Белая шапочка, лицо – обтянутые кожей кости. Он не плыл, а сидел на надувном круге на его правом бедре виднелся длинный толстый шрам, рельефный, как рыбий скелет. Потихоньку и он продвигался вперед.
Температура воды была двадцать шесть градусов. Цвет – кристально-голубой, практически прозрачный. Как объяснила Флавия – чтобы лучше
