трещоткой.
Со двора доносились приглушенные мужские голоса. Как Кайя ни прислушивалась, но сени и толстые стены дома скрадывали звуки,и понять, кто явился в гости, не вышло. Отца не было долго. Мачеха, то и дело поглядывавшая на дверь, хмурилась все больше, но стоило ей опять подняться с места, как отец вернулся в дом. Ирма облегченно выдохнула, а Грета и братья выжидательно уставились на отца. Тот замешкался у порога, неторопливо снял тулуп и повесил его на гвоздь, молча окинул взглядом всех домашних и остановил его на Кайе. Она медленно разогнулась, не сводя с него глаз. От выражения его лица, растерянного и задумчивого, у нее мурашки побежали по коже.
– Ну, кто там приходил? - первым не выдерҗал Иво.
Отец отозвался не сразу, словно ему стоило больших усилий разомкнуть губы.
– Эрлинг.
Кайя замерла, чувствуя, как холодеют руки – от кончиков пальцев до локтей.
– Разве он в Заводье? - удивилась Ирма.
– Сегодня приехал.
– И чего он хотел?
– Спрашивал, может ли снова посвататься к Кайе.
Петушок-трещотка выскользнул из рук, покатился по полу. Кайя пошатнулась; удерживая равновесие, наступила на несчастного петушка, под ногой жалобно хрустнуло деревянная палочка. Отец в два прыжка очутился рядoм, придержал ее за плечи, заглянул в глаза.
– Кайя! Кайя, посмотри на меня! Я никогда не отдам тебя замуж против твоей воли! Кайя,ты меня слышишь?
– Слышу, – прoшептала она, oсознавая, что ее трясет в отцовских руках, а глаза видят что угодно, только не его встревоженное лицо.
– Кайя, дыши! Я скажу ему, что ты не согласна. Слышишь? Успокойся, дочка, все позади! Ты дома, со мной, и этот дом всегда будет твоим, пока ты сама этогo хочешь.
Вязкий туман перед глазами потихоньку рассеивался. Слова отца дошли до ее сознания,и она слабо улыбнулась.
– Спасибо, папа, – выдохнула она и прижалась щекой к его груди.
Прежде, чем закрыть глаза, она успела увидеть недовольно поджатые губы Ирмы.
***
Отчего-то Эрлинг заранее знал, с чем пришел к нему Йоханнес. Возможно, поэтому удалось сохранить лицо непроницаемым. Однако, передав весть о том, что Кайя не хочет замуж, Йоханнес не убрался. Наоборот – выудил из-за пазухи внушительный пузырь домашней наливки и поставил на стол, недвусмысленно намекая, что домой не торопится.
– Холодно у тебя тут, - поежился он и покосился на печь. - Отчего не топишь? Зря я, что ли, спину гнул над этой печью?
– Так уж и гнул, – ухмыльнулся Эрлинг и услужливо пододвинул ему кресло-качалку с накинутой поверх медвежьей шкурой. – Как мне помнится, в этом кресле ты гнул ее куда чаще.
– Зубастый ты стал, заматерел, - одобрительно прищурилcя Йоханнес и красноречиво выдохнул облачком пара. - Не прогонишь старика, принесшего дурные вести?
Эрлинг ехидно хмыкнул. Называя себя стариком, Йоханнес неприкрыто кокетничал: ему едва ли сравнялось сорок пять,и седых волос в его косматой гриве было куда меньше, чем черных. Пока незваный гость обшаривал посудные полки в поисках чистых кружек и, не обнаружив таковых, со страдальческим видом очищал найденную посуду от паутины, Эрлинг успел растопить печь и даже смахнуть со стола годичную пыль.
Мамины пирожки под добрую крепкую наливку показались еще вкуснее, а при виде Йоханнеса, со скрипом качавшегося в кресле, губы так и норовили растянуться в дурацкой улыбке. Эрлинг и не думал, что мог так соскучиться по этому разноглазому придире и ворчуну.
Сперва говорил Йоханнеc,и его низкий, рокочущий голос звучал как колыбельная в пустом заброшенном доме. Рассказывал о всяком, что случилось за год. О том, что они с Тео задумали открыть в Заводье мебельную фабрику. Ο том, что сын старого Луца затеял по весне делать у яблоневого сада запруду и разводить рыбное хозяйство, как будто рыбы в реке горожанам было мало. О том, что колесо новой водяной мельницы однажды застопорилось, и мельник с удивлением вытащил оттуда сома длиной в два человеческих роста. О том, что горшечник Дирк вытряс из городского старосты ссуду на несколько гончарных станков и решил взять себе наемных работников. О том, что старую конюшню при ратуше переделали в новую школу, в которой учат теперь не только мальчишек, но и девчонок, а учителя прислали из Декры, и он теперь снимает комнату у Отто. Ο том, что корова вдовы Анке разродилась перед зимой сразу тремя здоровыми телятами,и старики сочли это верным знаком, что будущий год станет для Завoдья счастливым.
Говорил о чем угодно,только не о Кайе.
Эрлинг слушал его, лениво потягивал густую, сладковатую наливку и чувствовал, как понемногу расслабляются плечи, весь день несшие груз томительного ожидания. Печка быстро согрела гостиную, уютно потрескивая и распространяя умиротворяющий запах древесины,и даже не хотелось открывать oкно, чтобы выпускать тепло, когда Йоханнесу вздумалось закурить.
Кто бы сомневался, что, подняв оконную раму, Эрлинг тут же приложится головой о дурацкий подсвечник, который почему-то вновь оказался прикрученным к стене в том же месте, откуда он вырубил вражину перед уходом из дома. Скривившись, он потер пострадавшую макушку и запоздало поинтересовался у Йоханнеса:
– А дом мой почему не продал? Неужто за год покупателей не нашлось?
– Бывает так, что дома сами выбирают себе хозяев, – загадочно обронил Йоханнес и самодовольно ухмыльнулся. - Похоже, что этот дом выбрал тебя. Как видишь, даже возвращения твоего дождался.
Эрлинг недоверчиво покосился на злобный подсвечник, но ничего не ответил.
Он сам не заметил, как Йоханнес от рассказов перешел к расспросам,и только когда стало царапать в горле, осознал, что говорит уже давно и долго, выложив кровельщику все, как на духу, о том, что происходило с ним в Декре, и даже о своем очередном неудачном сватовстве к мнимой вдове.
Вместе посмеялись. Смеяться с Йоханнесом оказалось легко и совсем не обидно,и даже тихая печаль, засевшая в душе с прошлой осени, не омрачила этого дурашливого, слегка уже нетрезвого веселья.
– Ну, ничего, - все еще похрюкивая от смеха, утешил Йоханнес. – Готов побиться об заклад на собственные штаны, что к седьмому разу ты отточишь навыки сватовства и наконец повесишь себе на шею ярмо.
– Ну уж нет, - фыркнув, возразил Эрлинг. - Трех раз мне хватило с лихвой. Теперь буду ждать, когда девушки
