class="p1">— Да, и Говинд… Но он требует от людей больше, чем они могут дать.
— Мы были сегодня около базара, — сообщила я.
— И что же?
— Нам пришлось объехать его стороной.
Рошан кивнула.
— Да, да, это, пожалуй, самый неспокойный район.
Я поняла, что не сказала ей ничего нового. Мы обе молчали, обе думали о Говинде, и нам казалось, что он сейчас рядом. Мы так хорошо понимали друг друга, что когда я чуть слышно пробормотала: «Надеюсь, его не…», — то Рошан сразу догадалась, кого я имею в виду и что хочу сказать.
— Он на свободе. Ведет активную пропаганду… Особенно в районе около базара.
Я кивнула. Я уже об этом догадывалась. Да, в сущности, и не догадывалась, а была уверена.
— Ему следовало бы получше отдохнуть, — проговорила я наконец устало. — У него тогда был такой измученный вид.
— Ты же знаешь его не хуже меня. Разве он умеет отдыхать?
Я отправилась к себе в комнату собирать вещи. Рошан пошла за мной следом, но не для того, чтобы помочь. Она уселась о ногами на кушетку, обитую шелковой малиновой тканью, оттенявшей унылый цвет ее одежды, и стала смотреть, как я укладывала в саквояж вещи. Когда я кончила, она спросила:
— Едешь обратно к Киту?
— Да.
— Жаль.
— Почему?
Она, видимо, хотела что-то сказать, но передумала и лишь бросила беззаботным тоном:
— Разумеется, не потому, что мне будет скучно без тебя. Из-за всей этой суетни мы, кажется, ни разу и в доме-то не были вместе.
Это была правда. Я невольно рассмеялась, чувствуя себя немного смущенной. А мой вопрос так и остался без ответа.
Помолчав, она весело добавила:
— Скоро, может быть, мы опять будем работать вдвоем… Мое долготерпение начинает приносить чудесные плоды. — Она сказала эти слова с серьезным видом, как будто даже в тюрьме у нее была какая-то возможность выбора.
Я спросила:
— Ты знаешь что-нибудь точно?
— Нет, но так считает Мохун, а он никогда не делает необоснованных предположений.
Я невольно подумала: разве можно быть в чем-нибудь уверенным, когда имеешь дело с такой женщиной, как Рошан? Но я не стала высказывать своих сомнений вслух. Как бы то ни было, слова Рошан меня обрадовали. В этом настроении я и отправилась домой, к Киту.
Премала встретила меня, улыбаясь. Она была одета в сари из мягкого узорчатого ситца, на бедре у нее сидел ребенок. Ее безмятежное настроение еще больше ободрило меня.
Она усадила меня в саду, под золотым дождем[16], где сидела до моего прихода.
— Милая, как я рада тебя видеть! — с чувством воскликнула она. — Тебя так долго не было. А отпуск пошел тебе на пользу: свежая, загорелая, просто прелесть… Такой и оставайся…
— Да ты и сама недурно выглядишь, — с улыбкой заметила я. — Лицо немного округлилось и стало не такое бледное, как раньше.
Премала была довольна.
— Спасибо на добром слове. Обязательно скажу Киту, он ведь хотел отправить меня в горы. Считает, что жара на меня плохо действует. А у меня столько дел…
Между тем девочка, уже переставшая меня бояться, зашлепала ладошкой по руке Премалы и стала нетерпеливо вертеться, пытаясь соскользнуть на пол. Премала нагнулась и посадила ее в манеж. Но малютка и там не успокоилась. Старательно упершись широко расставленными ручонками в пол, она приподнялась и начала медленно разгибать ноги в коленях. Еще одно усилие — она решительно оторвала руки от пола и выпрямилась, слегка пошатываясь, но все же сохраняя равновесие.
Премала засмеялась, — глаза ее нежно смотрели на ребенка, радующегося своей победе.
— Славная малышка… У меня еще ни разу не было с нею хлопот, даже в разгар лета… Когда Кит собирался отправить меня в горы, я хотеда взять ее с собой. Но у меня столько дел!
— В деревне?
Она кивнула и с жаром сказала:
— Ты должна, непременно там побывать. Школу и не узнаешь, такой она стала большой… Я бы и сама не поверила, что так будет, но оказалось, что Хики был прав.
— Прав? В чем?
— Он всегда говорил, что деньги найдутся… Мужественно делал свое дело, и деньги в самом деле нашлись. Недавно приняли еще четырнадцать ребят. Пристраивают флигель, потом мы рассчитываем…
Она подробно, с любовью рассказала о том, что сделано, и столь же подробно — о том, что предстоит сделать. Говорила она спокойным, уверенным тоном, словно веревки, которыми эти воздушные замки будут притянуты к земле, уже свиты. От волнения кровь прилила к ее щекам; в. ее облике появилось нечто новое, почти неуловимое — блеск в глазах, спокойствие, которого она не испытывала с тех пор, как переехала в этот город. От нее словно исходил спокойный жар, какой излучает раскаленный в тигеле — кусок золота, с которого сбили окалину. Такого состояния достигают лишь люди, прошедшие долгий путь страданий.
Она сказала:
— Сначала казалось, что нам ни за что не справиться с такой оравой… Конечно, нам много помогали, люди у нас замечательные, когда заставишь их слушать.
— И вам удается заставить?
— Вот это-то и трудно.
Порывами набегал ветер, осыпая дождем лепестки цветов. Девочка стояла с поднятой головой в своих яслях и, охваченная восторгом, тянула вперед руки, пытаясь поймать золотистые лепестки^ ускользавшие от ее неловких пальцев.
Премала сказала:
— Дожди в этом году задержались… Надеюсь, будет не слишком поздно…
— Слишком поздно? — повторила я. — Для чего?
— Для посевов.
Не понимаю, почему ее ответ так расстроил меня, ведь я давно уже знала, что ее дом там, в деревне, и что она прочно вросла в деревенскую жизнь. Не потому ли, что я была в отъезде и стала забывать об этом? Премала догадалась, что происходит в моей душе, и мягко сказала:
— Не думай, Мира, что я никогда не бываю дома… Я уезжаю только тогда, когда нет других дел. Да и Кит ничего не имеет против.
Так вот до чего у них дошло. Оказывается, они живут врозь, молчаливо признавая таким образом, что их брак не удался. Ну и что же? На этой основе зиждется немало браков, которые могли бы вовсе разрушиться. Иногда подобные браки сохраняются до конца жизни. И если душа моя болит за Кита и Премалу, так это потому, внушала я себе, что они — близкие мне люди. А для тех, кто нам дорог, мы хотим полного совершенства — ничто меньшее нас не устраивает.
Премала опять заговорила о деревне: о своих планах, о планах Хики, о школьниках, о пристройке.
— Хики хотел открыть флигель в эту субботу, — сообщила она, — но
