мне предстоит рабочий день, и так оно и должно было быть; вот только я боялась, что дворцовые ворота никогда больше передо мной не откроются.
— Вы выглядите так, будто увидели привидение, — покачала головой Моккым. — Вы не заболели?
Она подала мне бронзовое зеркало, и я поняла, что вчерашние события оставили глубокий отпечаток на моем лице. Я потеряла все в одночасье. Следовало ли мне унижаться перед отцом, молить его о прощении? Должна ли я была лежать, уткнувшись лбом в землю, до тех пор, пока у меня не заболели колени, пока кожа на ладонях не стерлась?
Я бессознательно поднесла руку к воображаемой ссадине на лбу.
— Вы переоденетесь в свою форму здесь, — спросила служанка Моккым, — или во дворце?
— Здесь, — пробормотала я и замолчала.
Где-то в глубине моего сознания мелькнула одна мысль. Я снова посмотрела в зеркало — на свой лоб — и попыталась понять, почему мне так неспокойно.
— Одну минутку, молодая госпожа. Я заметила небольшую дырочку у вас на форме. — Служанка Моккым побежала за швейным набором.
Я стояла в тихих и пустых покоях, и в бронзовом зеркале постепенно проступало воспоминание. Воспоминание об испачканном в грязи лбу и свежей ране. И когда образ наконец-то проявился окончательно, с губ у меня сорвался тихий возглас.
Те странные следы на одежде и коже врача Кхуна, которые я видела днем раньше… грязь на одежде, на лбу, на руках — все это говорило о том, что он стоял на коленях. А лоб он поранил, потому что усердно бился головой о землю от охвативших его сильных эмоций — безутешного горя или неконтролируемой ярости.
Служанка Моккым быстро вошла в комнату и занялась моей формой, а у меня в голове неотступно вертелся вопрос: кому столь усердно кланялся врач Кхун?
14
Я вошла во дворец, ожидая, что меня вышвырнут вон, но все, похоже, были слишком заняты, чтобы обращать на меня хоть какое внимание.
Медсестры, столпившись, разговаривали о наследном принце. Король передумал и позволил сыну сопровождать его к усыпальнице королевы Чонсон.
— И когда же вернется его высочество? — спросила я у врача, памятуя о том, что обещала принцу принести лекарство. Это необходимо было сделать тайком, потому что передавать лекарства членам королевской семьи, не регистрируя их, было запрещено. Я бы уже покончила с этим делом, не попади я в тюрьму.
Врач Нансин молчал так долго, что мне пришлось отложить свои размышления.
— Ыйвон-ним? — не выдержала я.
— Тебе больше нельзя приходить сюда, медсестра Хён, — нахмурил он брови.
— Не уверена, что понимаю, о чем выговорите, — ответила я, хотя на сердце у меня сразу же потяжелело.
— Его сиятельство Син… — прошептал он, в его голосе явственно прозвучало беспокойство. — Он потребовал, чтобы тебя отстранили от работы, а у него во дворце немало связей. Мне очень жаль, медсестра Хён, но я должен забрать жетон, дающий тебе право находиться во дворце. Ты здесь больше не работаешь.
Меня охватило горе, а следом за ним — паника. Орудие убийства по-прежнему находилось в этих стенах.
— Можно я помогу медсестре Чиын? Я обещала ей закончить лекарство.
На его лице отразилось сомнение, и он бросил на меня жалостливый взгляд:
— Хорошо, но ты все равно должна вернуть жетон.
Быстро моргая, я сунула руку в карман фартука и отдала ему жетон, при этом у меня было такое чувство, словно я рассталась со своей единственной мечтой. Я стала ничем, и у меня ничего не было — за исключением дела об убийствах, которое надо еще раскрыть.
— Не знаю, что произошло, но мне жаль, что ты больше не будешь здесь работать.
Слова врача Нансина больно ужалили меня, и если бы это случилось несколько недель тому назад, я бы затаилась где-нибудь и поплакала бы в одиночестве. Но сейчас я направила все свои мысли на решение насущной проблемы. Нужно приготовить лекарство для наследного принца Джанхона и дождаться его возвращения.
Следуя запомненным инструкциям, я вскипятила в горшке воду, а затем добавила в нее нужные ингредиенты. Небрежно порезанные грибы, походившие на куски гнилой древесины; сушеные плоды читхил и пригоршню других сушеных составляющих.
Прячась от Чиын — она сразу бы заметила, как я расстроена, — я скорчилась в тени Королевской аптеки и стала раздувать пламя под горшком. Необходимо было поддерживать определенную температуру и варить лекарство на медленном огне не меньше часа.
Время от времени мимо проходили медсестры и, замерев при виде меня, о чем-то перешептываясь друг с другом. Наверное, по дворцу уже пополз слух о том, что меня уволили. Я еще ниже опустила голову. Я стала никем и не хотела, чтобы меня видели.
А затем на небо набежали облака — темные и грохочущие. Тени во дворе набухли. Я посмотрела вверх, гадая, пойдет ли дождь, и тут мне на глаза упали первые его капли. Я заморгала и смахнула воду с лица.
Время, имеющееся в моем распоряжении, истекало.
Быстро подняв крышку, я посмотрела в горшок.
— Слава небесам, — прошептала я. Жидкости в горшке оставалось с небольшую чашку. Мне этого вполне хватит.
Обмотав руку фартуком, я подхватила черный горшок и побежала к павильону поблизости, и тут дождь припустил по-настоящему.
На другом конце двора, невзирая на отвратительную погоду, стояли, склонив головы перед высоким господами, несколько медсестер. Заприметив его полицейскую шляпу и хорошо узнаваемый овал лица, я замедлила шаг. Меня охватила сильная дрожь.
Я рванула обратно — туда, где сгущались тени; дождь тем временем все усиливался. Я быстро пробежала по террасе и спряталась за одной из больших колонн, поддерживающих крышу надо мной. Мое сердце стучало так громко, что стук этот эхом отдавался в ушах. Поставив горшок, я смахнула пот и дождевую воду со лба, внутри у меня все дрожало.
— Почему ты прячешься от меня?
Я быстро развернулась и оказалась нос к носу с Оджином, на лице которого читались обида и смятение.
— Куда ты исчезла вчера вечером? — спросил он.
Я убрала руки за спину и крепко сцепила пальцы.
— Я была в доме кэкчи, медсестры там часто остаются на ночь. — Я смотрела по сторонам — куда угодно, лишь бы не на молодого человека передо мной. Мы стояли позади аптеки, и никого больше здесь не было — нас отгораживала от всех остальных пелена дождя, стекающая с зеленых карнизов.
Я с трудом сглотнула и постаралась, чтобы мой голос звучал как можно безразличнее:
— А что здесь делаете вы, наыри?
Он стоял, не двигаясь, опустив глаза долу, и
