— настолько нереальной и ненормальной казалась ситуация, даже при свете солнца, даже при условии, что на плечо давит надежная тяжесть оружия. Александр едва подавил желание бежать, но справился, шагнул к жене, взял горячую ладошку. Пальцы Наташи медленно сползли к толстой шее, к глубокой, словно Марианская впадина, ране, прямо внутрь, без всякой подготовки, без анастезии, без стерилизации. Видно было, как тонкие окровавленные пальцы шевелятся, будто что-то нащупывают, что-то сжимают.
— А-а! — сказал Шпаков. — Больно, — добавил он внятно.
— Потерпи. Терпи, Сережа, — сказала ласково Наташа, и мурашки пошли от этого ласкового голоса. — Ему надо кровь перелить. Я не могу, у меня нет…
Молодой врач вцепился в Александра, протер руку холодным, вонзил иглу. Саша даже не поморщился. Сначала он думал, что это помогает Гаврила, а потом понял… Даже не понял — поверил…
— Будет жить, — решительно и без всякого удивления произнес старый врач, не отрываясь от распростертого тела.
* * *
Вечером этого же дня к Александру явился странный мужичок в штопанном зимнем бушлате. Он осторожно поскребся-постучался в дверь на втором этаже, Саша выглянул, смерил взглядом пришельца, грубо спросил:
— Что надо?
— Разговорчик есть, гражданин-товарищ…
— Ты чего, откинулся только что? Я тебя не знаю.
Мужичок потрогал давно небритый подбородок.
— Сашок, выйди на минуточку. Базар не об этом.
Такое явно загадочное поведение заинтересовало молодого человека. Саша со вздохом закрыл дверь, сдернул с вешалки автомат, вышел на площадку.
— Курить будешь? — спросил он угрожающе, не забывая, чтобы ствол оружия всегда смотрел на мужичка.
— Откуда меня знаешь? И вообще, как ты мимо первого этажа прошел? — продолжал наседать Саша, потому что ясно слышал, как в квартире Наиля переговариваются чеченцы и татары, обсуждают, верно, последние события. Дверь в квартиру они не закрывали.
— Так я же тихонечко, — улыбнулся, закуривая мужичок. — Меня Гаврила послал.
От такого заявления Александр поперхнулся дымом, закашлялся.
— Кто? — просипел он.
— Гаврила, — повторил нежданный гость. — Он к нам в тюрьму приходил, а потом еще раз нашел…
— Куда он приходил? — Саша сам никак не мог прийти в себя.
— В тюрьму, на «химию» нашу, в зону…
Но Александр уже знал, уже видел, будто кино на быстрой перемотке — как и зачем приходил сверхчеловек. Он прошел сквозь ворота, хотя, может быть, стальные многотонные листы выгнуло пузырем, с грохотом сорвало с петель… или с полозьев. Охрана бегала по двору, а скорее всего — спряталась, когда увидела, что Он сделал с теми, кто пытался остановить… Потом шел по гулким коридорам, срывая решетки и перегородки, входил в камеры, обводил безжалостными холодными глазами вжавшихся в стены уголовников…
— Идет, а со стен пыль падает. Двери все выломал, — бормотал мужичок, и Александр ясно видел, что пережил этот человек за несколько минут встречи с неизвестностью…
— Стал в дверях, молчит и смотрит, выбирает. А потом мочить начал… убивать, то есть. Кого руками, кого — так… Нас в хате восемь было, мы с друганом, значит, живые… Он ко мне повернулся, я глаза закрыл. Все, думаю, отмаялся. И говорит так, ласково, я такого никогда не слышал. Иди, говорит, Леша, ты свободен. И адрес назвал — куда идти. Бабка раньше комнаты сдавала, теперь свихнулась совсем. Мы там кантовались помаленьку, а потом снова пришел… Ох, мля…
— Кто пришел?
— Гаврила. Гаврила, сказал — его так зовут. Смотрит на нас, улыбается. Спросил, живы ли? Мы, значит, отвечаем помаленьку. А он говорит: идите теперь к Мастифу. Петя его и спросил: кто такой Мастиф? А он рассмеялся, говорит: собака такая есть. А теперь, мол, и человек такой есть. Он, говорит, ночью больше не ходит. Днем, грит, ходит. И не боится никого и ничего — ни бога, там, ни черта, ни закона, ни власти, ни армии, ничего, самого себя даже не боится… Когда придете, скажите, что вы псы его верные. Вот так, как на духу рассказал…
— И чего?
— Так, это, пришли мы. Что делать? Супротив не пойдешь…
— А почему ко мне?
— Так, это, — замялся мужичок. — Ты же Мастиф. Вот…
— Меня, вообще-то, Смирнов Александр Сергеевич зовут, — резко оборвал Саша, хотя уже знал, что все правильно сказал Гаврила. Все верно, стервец, обсказал, да еще и псов подослал, скотина голубоглазая…
— Так и что, — мужичок нисколько не удивился. — Ты же мусоров положил. «Жилетов» на ферме положил?
— Каких «жилетов», на какой ферме?
— Так ОМОН кличем…
— Это не я…
— Военкомат положил… Губернатора положил… Банк взял… то есть, положил. Наши там были, сразу после вас — говорят: деньги целы, только обгорели малость… И всё днем… Больше некому, — закончил мужичок и посмотрел снизу вверх, совершенно собачьим, затравленным и преданным взглядом. Хотелось верить, хотелось почувствовать, что ты не один на этом свете, что есть еще люди кроме тебя…
— Ладно, Алексей, убедил. Где вы тут спрятались?
— Недалеко мы, на улице… то есть в подвале. Солнце заходит. Страшно. Одному ночью не страшно. Вдвоем, втроем можно. Четверых он всегда убивает…
Они спустились, вышли на улицу, мужичок сложил губы трубочкой и едва слышно посвистел. Александр улыбнулся — кто услышит такой слабый звук? Однако, к немалому удивлению, услышали. Десяток взрослых мужчин, опять почему-то все в ватниках, выскользнули из подвала ближайшего пятиэтажного общежития. Метров сто пятьдесят до него — как услышали? Или свист был только отвлекающим маневром, а мужичок подавал знак? Саша невольно подтянул автомат поближе и шагнул назад, удерживая бывшего «зека» в поле видимости.
Люди приблизились, но не подходили, держали расстояние. Александр невольно отметил, как они все похожи — не внешностью, не драными бушлатами, но глазами, выражением лиц. На миг ему даже показалось, что сейчас они завиляют спрятанными до поры хвостами.
— Мы… — начал один, повыше остальных.
— Знаю… — проворчал Саша. — Псы. Мои, верные… Пошли. Покажу…
Он чуть не сказал — конуру, но вовремя опомнился. Чушь какая-то, бред. Шпак всегда называл четвертый подъезд их дома — «конурой». Наверно, оттого, что там китайцы жили, а они, говорят, собак едят. Во всяком случае, там и сейчас пахло, но не псиной, а старой шерстью, гниющим тряпьем и особенной пылью, которая остается после зерна.
— Жить здесь будете, — говорил Саша. Он нашел огрызок свечи, чиркнул спичкой, и неровный огонек осветил крашенные стены, заложенные кирпичом окна первого этажа, солому на полу.
— Туалет один, — показал Саша. — На втором этаже окна. Здесь, если потребуется, тоже застеклите, только не увлекайтесь, лучше бойницы сделайте. Квартиры пустые, вот мешки, можете пока на них спать. Сколько вас?
— Двенадцать…
— Ну вот, как раз, каждому по комнате, — Саша немного кривил душой, он
