не жалко было, хоть и дорогущая. Я не любила золото, ближе серебро.
— Ох, нет, Валюш, а для меня это такая память, — она покачала головой. Мы уставились на балконную дверь, словно ожидая повторного визита птички, но она так и не появилась. А Наташа задалась вопросом: интересно, что за весточку тебе птичка принесла?
— Время покажет, посмотрим. Пей чай, а хочешь, кофе налью.
— Не сплю я от него. Да и вообще, плохо сплю. Всё в голову лезет.
«И полезет», — подумала я. Зная, каково Наташеньке… У неё рак, рак последней стадии. Больно. Позже, после этой встречи я старалась как можно чаще быть с ней, помогала, чем могла, ездила с ней по больницам и т. д. Много она мне чего рассказала, здесь уж и не скроешь, все об этом знали, каково ей жилось, когда запил муж и сильно оступился её единственный сынок, как она у всех святых вымаливала, чтобы они остепенились и встали на верный путь. Вымолила. Правда, муж помер, вроде после операции. А сынок, сынок вступил на верный путь. Этим Наташенька и наслаждалась последнее время, сыном, снохой и внуком. Нашлась и опора, мужчина, который всячески поддерживал Наташу, казалось бы, живи в радость, прошлое позади. А нет, этот проклятый рак. Сколько горя приносит во многие семьи. Не проснулась наша Наташенька после операции. Ох, как нам её всем не хватает. Светлый ты наш Человек. А её замечательные стихи, душу насквозь пронизывают. Она-то точно на небесах. Наказывала мне в последние денёчки:
— Ты, Валюш, не плачь, если я помру, значит, так Богу угодно.
Судите меня
— Здравствуй, мама, вот я и приехала. Слышишь ли ты меня? — чувствую, кажется, слышишь. Помнишь, когда я приезжала с сыном домой, первое, что говорила — частушку, всегда её напевала при встрече: «Самолёт летит, крылья стёрлись, а вы не ждали нас, а мы припёрлись!» Помню, как ты, утирая слезу, всегда отвечала: «Ждали, доченька, ждали!» и прижимала поочерёдно, то меня, то Шурку к себе. Как это было давно…
Вот и сейчас, я думаю, ты тоже нас ждала. Троица — праздник. Предыдущую ночь я не смогла уснуть, так получилось. А когда утром рано позвонила Тома, сестра, и сказала — поехали. И знаешь, что я ей ответила? Езжайте без меня, я не смогу, ночь не спала. Тома молча положила трубку, поняв моё состояние. Но я тут же перезвонила со словами: «Поеду». Меня долго ждать не пришлось, собралась в считанные минуты, и наш любимчик Костя уже вёз нас к тебе, мамочка, к вам, ведь ты там с папой, как всю жизнь прожили вместе, так и сейчас плечо к плечу, и ещё куча ваших деток, наших сестрёнок и братишек. Мы исполнили твоё последнее желание — похоронить в Батурино. Но когда ты нас об этом просила, а на тот момент папа уже давно был в мире ином, а мы тебя умудрились перевезти к нам в город, и прожила ты здесь совсем ничего, каких-то пять лет, а то и меньше. Мы в голос говорили: «В Томске, на Бахтине места хватит». А ведь мы тогда шутили, у всех нас в душе было выполнить твою просьбу, а говорили совсем иное. Никогда не забуду твои слова, ты мне часто говорила: «Близок локоток, да не укусишь, доченька». А ещё: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Точно, мам, не поймаешь, и локоть не укусишь, пыталась, увы, казалось бы, вот он, а никак. Зачем на твою просьбу мы так тебе отвечали? Зачем? А слово-то не воробей, но не признались же, что пошутили. Не забуду я и свою шутку, которая меня преследует уже более сорока лет. И сколько ещё будет преследовать, даже не знаю, а может, после того как напишу всё искренне, она оставит меня в покое?
Недавно сходила в церковь на исповедь, призналась батюшке, вроде бы и полегче стало, а нет да всплывёт. Тяжко так на душе становится, скверно, мучительно… Я в очередной раз прошу твоего прощения, прошу за ту глупость, которую совершила необдуманно, нет, тогда она была обдуманной. Но такая глупость… Страшная. С ней и живу. Да, мамочка, повторюсь, близок локоть да не укусишь… Ведь я оклеветала совершенно невинного человека, человека, которого даже и в глаза не видела. И пусть меня осудят все — заслуживаю.
Мне девятнадцать, полна неуверенности в себе, наивная, хотя пора бы и повзрослеть. Иду с аэропорта домой, только что прилетела на свою малую родину, в посёлок Батурино, тогда туда летал маленький самолёт кукурузник (почему-то так его обзывали в народе) Ан-2, кажется. Летать не любила, меня страшно тошнило. Но и автобусом пять, а то и шесть часов тоже не могла ехать, тошнило, просто выворачивало наизнанку. Водитель автобуса всегда возмущался: «Опять Соловьёва девчонка едет?!» Знал, чего ожидать от меня, не раз возил, но многие другие пассажиры, особенно мужчины, просто радовались незапланированной остановке, лишний раз выйти покурить и хлебнуть свежего воздуха. Опять же когда заканчивался асфальт, тут-то все впитывали совершенно другой воздух. Особенно если впереди идёт какая-нибудь грузовая машина. Пыль стояла столбом, не видно было дороги так как большая часть дороги тогда была неасфальтированной. Да и сейчас некоторые места без асфальта. А лесу было полно, вот и гоняли лесовозы туда-обратно. Из-за плохой переносимости поездок в транспорте к родителям приезжала раз в год, всегда в летнее время. Никогда не забуду одну поездку в самолёте. Нагостившись дома, полетела в Томск. Стоимость билета была семь рублей, а полёт длился не более сорока пяти минут, но для меня это казалось вечностью. Села в самолёт, пристегнулась, полетели, я как всегда никакая, минуты считаю, а они как назло длятся долго. Летим-летим, мешочек рыготиной заполнила, но хорошо знала, что если лететь на голодный желудок, будет адская боль в кишечнике, поэтому просто пила воду. Приземляемся, и снова мой знакомый аэропорт. Ух, как я разревелась, навзрыд ревела, помню, кто-то пытался меня успокоить. Обычно я молча плачу, никто моих слёз не видит, а тут… оказывается, нам Томск добро на посадку не дал, погода пошалила. Вот это была «поездка»! А в самолёте штормило так, что не одна я проблевалась. И всё же чаще ездила автобусом.
Вернусь к своему глупому поступку. Так вот, иду с аэропорта домой, год не виделась с родителями, подругами, одноклассниками, а навстречу моя знакомая со своей подругой. Поздоровавшись так ехидно, а быть может, мне так показалось тогда:
— А
