Москвой. Где, как вы, наверное, понимаете, люди, ранее доверявшие Бледнову, чувствуют себя несколько дискредитированными. Следовательно, не сумеющими оказать вам необходимую защиту…
Алексей молчал. А что тут скажешь? В Москве своя движуха…
— Санкция на ваш арест может быть выдана вот-вот, если не оформлена уже, — вбил ещё один гвоздь Юрий. — Поэтому Тихон Иваныч настоятельно рекомендует вам сегодня же собрать необходимые вещи и эвакуироваться через известный вам переход. Если вы поедете со мною, то никаких трудностей не возникнет. Но решать надо сейчас.
На краю памяти прошелестел крайний разговор с шефом перед заходом в ЛНР…
* * *
Ященко признался тогда, что не хотел его увольнять. «Но иначе никак. Не должно быть наших людей там, ясно?»
Алексей хмыкнул. Естественно…
Но шеф понял его неправильно:
— Не ухмыляйся тут! Ломов с Нефедьевым — два дурака! Романтика казачья в голову ударила. Впало им, вишь ты, восстановить бывшую область войска Донского. Киззяки, мля… Но они-то ладно — ребята простые. Просто рядовые сотрудники. Казачата простые. А ты — в руководстве. Был, — зачем-то уточнил Тихон.
Алексей дёрнул уголком рта.
— И ещё, — добавил шеф. — Говорил я тут с куратором. И о тебе в том числе. Значит, установка такая…
Ященко помолчал. Затем продолжил:
— Приказывать тебе уже не могу. Но сам понимаешь… В общем, считай это рекомендацией. Для твоего же блага. Ломов с Нефедьевым у Лозицына обретаются. Это атаман, который провозгласил создание казачьего округа Войска Донского на территории Луганской области. Настаивает везде на том, что в состав ЛНР округ не входит, что сам он — глава независимого от ЛНР образования, а с ЛНР — просто союзник.
Шеф усмехнулся. Затем посмотрел очень значительно:
— Но сам он союзник проблемный. Засветился ещё в 92-м году, в Приднестровье. С казаками, поскольку сам казак. Идейный. Но с душком. Во время первой чеченской якшался с Дудаевым, заключил даже договор между Всевеликим войском Донским и Ичкерийской республикой, которую Дудаев провозгласил… Сам понимаешь, представлял дядька не войско, а самого себя, хоть и назывался атаманом. Да там атаманов тогда было — как блох на дворняге. И в подавляющем большинстве — паркетные. На лошади ездить большинство не умеет…
— У меня друг один хороший, Павел Мощалков, в позапрошлом году конный поход на Париж организовывал — помнишь, может быть? — переменил он внезапно тему.
Алексей кивнул.
— Так вот. Он сам потомственный казак, из Сибирского войска. Правда, в нынешние казаки не поверстался, ибо не уважает их. И в чём-то он прав. Это я тебе как казак говорю, отметь!
Кравченко снова кивнул. Отметил. Шеф был истовым патриотом казачества, но при этом трезвость взгляда и оценок его никогда не утрачивал.
— Ну и, значит, стал он искать, Олегыч-то, казаков для такого похода. Которые на лошади сидеть могли бы и ухаживать за нею. Так не поверишь — едва со всего Дона двадцать пять человек собрал! И те — кто тренер конноспортивный, кто в заводе конном какой-никакой опыт получил, кого отец выучил, в колхозе работая. Одному казачку аж 65 лет было, когда в поход уходил! Коротка скамеечка, что называется…
— Так вот, о Лозицыне, — продолжил Ященко. — Нет, дядька он с виду авторитетный. Награждён не раз, и, кстати, не только этими самостийными казачьими висюльками, но и боевыми наградами. Вот только… — шеф выразительно хмыкнул. — Кто, как и за что его награждал, остаётся, ну… скажем, неподтверждённым. Иначе говоря, никаких подтверждений на его «Красное знамя» и «Красную звезду» нету. Он вплоть до развала СССР строительным кооперативом владел. Потом вроде бы заходил в Абхазию, воевал в Югославии, но, сам понимаешь, этих орденов ему уже дать не могли, даже если он их заслужил. Точно так же непонятно, каким таким образом он из прапорщиков охранных войск, на зоне то есть, аж до генерал-полковника дорос. Или уже генерала армии, не имею свежей информации. В общем, тёмный дядька. Пена перестройки. И политически он, как бы это сказать… инфантильный, что ли. Хитрован, как все донские, но политически действует ситуативно и импульсивно.
Шеф некоторое время похмыкал, как бы в себя, — видимо, вспоминая что-то, связанное с тем человеком.
— Так что ты к ним не ходи, — продолжил далее. — Хоть и свои там. Лозицын — человек сложный, плохо управляемый. Людей у него на подвале до хрена сидит, причём самых разных. В том числе и тех, у кого казачки его что-то отжать вознамерились. И луганские ополченцы есть, сидят на подвале. И добровольцы, которых он заподозрит, что они на укров работают. В общем, сам себе Махно. Тебя он не тронет, конечно. Бумагу ему пошлют люди, с которыми он считается. Но в целом он для ЦК — персона нон грата. А ты уж смотри сам, слушать тебе ЦК или нет. Формально ты теперь не наш человек…
Он снова сделал паузу, быстро глянул на Алексея.
— Но я бы тебе не советовал. А главное — он тебе не поможет, Лозицын-то, но ты окажешься в ситуации, когда из-за связи с ним о тебе хорошие люди будут плохо думать.
Ященко снова помолчал, будто собираясь с мыслями.
— Есть ещё не очень понятный персонаж, — сказал он после паузы. — Как раз в твоём родном Алчевске на днях закрепился. После отступления из Лисичанска. Головной его фамилия.
Он опять помолчал, потом продолжил:
— Колоритный парень. Не старый, сорока лет ещё нету. Серьёзной работы до этих событий не имел: служил в украинской армии сержантом, после то ли в военкомате работал, то ли вовсе в народном ансамбле пел. Или плясал.
Но на войне этой показал себя толковым организатором. Правда, тоже махновец. Даже, я бы сказал, батька Махно и есть. По сути, как и Лозицын, свою республику создал. На принципах народного социализма. И людям это нравится. Хотя сам понимаешь, как самостоятельный проект это работать не будет. Никогда и не работал. Даже у того, настоящего Махно. Так, форма местной государственной организации в условиях гражданской войны. Партизанская республика. Но ему лично можно доверять — надёжный дядька. И слово держит.
Обсели его всяческие романтики. Среди которых, сам знаешь, разных выжиг — кастрюля с горкой. С другой стороны, именно у него собираются ребята с идеями. Патриоты. Иностранные интернационалисты есть. В общем, вполне Че Гевара… был бы, — уточнил Ященко. — Но в тамошних условиях степной вольницы и Дикого поля я бы сравнил его именно с Нестором Махно. Тот ведь тоже далеко не тот монстр был, каким его большевики потом рисовали. За справедливость стоял, за порядок, как ни странно для
