вообще? — спросил Петренко Галю.
Его, видно, тяготило молчание. Петренко говорил негромко, но я всё слышала. Галя молчала, а тот не унимался:
— Повезло, что нас отправили.
— Лазарева же, — буркнула Галя. — Знал бы ты её мать, не удивлялся бы.
Фраза прозвучала двусмысленно, и я не поняла, то ли это значит бойкая в мать, то ли спасли, потому что Лазарева.
— А… Чё та, что ли…? — промямлил Петренко.
Окончание высказывания я не услышала.
Вдалеке над макушками деревьев виднелась громада межзвёздного судна. Вскоре стало видно, что на километр вокруг корабля выжжена земля, повалены обугленные деревья.
— Аккуратно иди, — сказал мне Петренко, глядя на разорванные штанины моего комбинезона.
Командир остановился.
— Галь, костюм давай, — скомандовал он.
Та завозилась у гравиплатформы.
— А чё мы сразу на неё не надели? — спросил Петренко.
Командир посмотрел на него как на идиота.
— Она же ноги еле волочит, — ответила вместо главного Галя.
Скафандр был тяжёлым. Я вздохнула и с помощью Гали и командира принялась облачаться в него.
— Всё, грузимся, — распорядился главный.
В последние минуты на этой планете мне хотелось запечатлеть в памяти как можно больше, запомнить лес, красивый и враждебный. Командир торопил и подгонял. А я никак не могла навсегда проститься со своим драконом. «Как он теперь будет совсем один?» В том, что Кай здесь сможет выжить, я не сомневалась, видела своими глазами. Но чувствовала себя подлой предательницей. Слёзы с новой силой покатились по щекам. Забрало гермошлема не позволяло утереть их. Огромные турбины испускали пар. Громадная ракета высилась над поверхностью. Я шла к ней по выжженной земле, а думала лишь о том, что хочется бежать обратно, к нему.
«Это ради новой жизни», — сказала я себе, продолжая идти.
Глава 25
Мерно гудели приборы. Стерильная белизна палаты навевала тоску и сонливость. В узкое окно лился солнечный свет. Не верилось, что я на Земле. Хотя одноместный медицинский блок успел опостылеть даже за короткое время.
От мыслей о Кае невозможно было укрыться. Они возникали нежданно и терзали и без того измученное сознание. Вот и сейчас в памяти возник его образ: чёрные глаза под стать волосам, недовольное выражение на лице, массивная мускулистая грудь и сильные руки, что были нежными и ласковыми.
Я прикрыла глаза, думая о том, что же делать, как скрыть совершённое мною.
Дверь отворилась со скрипом. В тишине палаты этот звук показался резким и неожиданным.
Я ждала её и в то же время боялась.
— Мама, — сорвалось с губ.
Она почти не изменилась, только постарела. Строгий брючный костюм ладно сидел на сухощавой фигуре. Седые волосы острижены по подбородок. Жёсткий, цепкий взгляд остался прежним, только морщины вокруг глаз стали глубже.
— Аня, — произнесла она моё имя, и взгляд её смягчился.
В несколько быстрых шагов мама оказалась у кровати, присела на край, потом неожиданно порывисто обняла меня и затряслась, будто заплакала.
На секунду мне показалось, что я вернулась в раннее детство, в те редкие моменты, когда она ещё была со мной и обнимала так же. Захотелось представить себя трёхлетней, прижаться к маме и чтобы она защитила от всего на свете.
Я разревелась, не в силах больше сдерживать себя.
Мы долго сидели, обнявшись, пока мама не отстранилась. Она взяла в ладони моё лицо и поцеловала в мокрую щёку, потом осмотрела внимательно. От порывистых объятий игла выскочила из катетера и теперь висела на штанге. Я торопливо потянулась и перекрыла капельницу. «Не заметила даже».
— Мне так жаль, что это случилось с тобой, — произнесла мама, вытирая пальцами слёзы с моих щёк.
— Мама, мама, — забормотала я и бросилась снова её обнимать.
Это было странно, ведь такие объятья случались у нас только в детстве. Но я всё не могла успокоиться, ревела и ревела.
— Аня, — с укором проговорила мама прямо мне в ухо. — Я же просила расторгнуть контракт и вернуться на Землю.
Это было на неё похоже. Трепетный момент был разрушен её словами.
— Зачем ты согласилась пойти на крейсер? Надо было отказать и сразу связаться со мной, — продолжала она.
— А я и не соглашалась, — всхлипывая, ответила я. — Кириллов потащил меня силой, угрожал.
Мне не хотелось разрывать объятья, но мама тяжело вздохнула и отстранилась.
— Тупоголовые вояки, — прошипела она тихо и после очень долгой паузы добавила: — Ты тоже хороша. Не школьница ведь уже.
Я молчала.
«Неужели она пришла, только чтобы меня упрекнуть?»
Мамины слова болью отозвались в сердце, но я не обиделась. Слава о характере Александры Владимировны Лазаревой неслась далеко впереди неё самой.
На секунду суровость исчезла с её лица. Она снова обняла меня и стала приговаривать:
— Бедная моя, как ты настрадалась, представить не могу. Я, когда узнала, всех на уши подняла.
Сквозь маску суровости в ней проступали прежние черты из моего далёкого детства. Я заметила влагу в уголках её глаз. Мне захотелось прямо сейчас ей всё рассказать. «Скоро округлившийся живот будет не скрыть, — подумала я. — Скажу, только не сейчас».
Чтобы избежать лишних доз препаратов и рентгеновского излучения, мне уже пришлось рассказать врачам о том, что подозреваю беременность. Я всячески пыталась вмешаться в протокол лечения, что очень раздражало персонал.
«Ну и пусть. После всего, что было, не могу рисковать».
Пока мы не разомкнули объятий, я прошептала маме на ухо, громко всхлипнув:
— Думала, больше никогда тебя не увижу.
Она обняла меня крепче. Её волосы щекотали щёку. Не к месту подумала, что когда-то они были точь-в-точь как у меня, а теперь полностью поседели. В палату вошла медсестра. Увидев Александру Владимировну, она тут же извинилась и вышла. Старшая Лазарева, первый заместитель руководителя Центра Космических Исследований, часто вызывала трепет.
Долго-долго мы обнимали друг друга, и мне казалось, что всё происходит не взаправду, будто снится.
На следующий
