с сильной и организованной властью, располагающей свежей армией и полицией, судами и администрацией.
Но что может сравниться с беспредельной преданностью, гуманизмом и величием тех обыкновенных, ничем не примечательных людей, которые, рискуя жизнью, жизнью своих детей, принимают нас, кормят и укрывают, не имея возможности сделать ни одного выстрела в тех, кто придет жечь их дома, а их самих расстреливать!
Они совершали подвиги так просто и легко, как делали обычную ежедневную работу в поле, в мастерской или на фабрике. Большая часть ятаков, особенно в начале партизанского движения, были коммунисты, в прошлом непосредственно связанные с революционным движением, и, вполне естественно, сразу же примкнувшие к партизанской борьбе против фашизма.
Большая часть этих товарищей были на ответственной партийной работе, являлись секретарями и членами комитетов. Позднее наше справедливое дело привлекло к нам и многих других честных людей, не состоявших в партии и РМС. Они шли к нам по различным причинам: одни были родственниками партизана или ятака, другие просто потому, что были добрыми, сердечными людьми и не могли отказать в помощи, третьи были возмущены зверствами фашизма. Они давали нам все от чистого сердца, делясь своим скудным имуществом. У них мы находили теплый кров и сердечную ласку зимой и летом, днем и ночью. Они укрывали нас от врага, предупреждали о намерениях полиции, указывали, как и где проводится блокада или устроена засада, словом, самоотверженно боролись за нашу сохранность. Они давали нам одежду и обувь, делились с нами последним куском хлеба…
Часто от них мы получали оружие и боеприпасы, в которых всегда ощущали острую нужду, — от кого обрез, от кого наган с толстенным барабаном, а порой и новый пистолет или винтовку, попавшие к ним неизвестно как. Эти самые дорогие для нас боевые товарищи трогательно заботились о нас.
А когда это было нужно, оказывали медицинскую помощь и лечили нас всевозможными средствами народной медицины, имевшимися в данный момент у них под рукой — горячим чаем или домашней ракией, а иногда и хирургическим вмешательством — в ход шел обычный кухонный нож.
2
Однажды, возвращаясь из Софии, Цветан принес два килограмма тола и большой гаечный ключ.
— Пригодится для диверсий и саботажа на железной дороге!
По линии София — Мездра непрерывно шли эшелоны и Германию и обратно.
Митре, который у нас считался специалистом по минно-подрывному делу, недоверчиво пожал плечами, но приказание заняться диверсионной работой исходило от окружного комитета партии и не подлежало обсуждению.
Я взял гаечный ключ и отправился к деревушке Равна, где меня должен был ждать Михал, секретарь РМС в селе Рашково.
Мы переночевали у него и на следующий вечер пошли к большому железнодорожному мосту через реку Искыр возле станции Лютиброд.
Надо было проверить, как он охраняется и что тут можно сделать гаечным ключом. Нам казалось, что им вполне можно развинтить большие стальные болты на рельсах.
Двадцать километров от Рашково до Лютиброда мы прошли легко. Шли в основном по утоптанному снегу проселка. Погода стояла холодная, но безветренная.
Подойдя к линии в сотне метров от моста, мы переждали немного в тени, а затем вышли на полотно. Двигались один за другим в нескольких метрах друг от друга. Луна пряталась за разорванные облака. Мы были уже возле моста, когда с другой его стороны послышались голоса:
— Погода портится.
— На бурю похоже. Видишь, какой ветер поднялся.
Караульный начальник пришел сменить часового, стоявшего под деревом на другом берегу.
Мы поползли обратно. Только тогда мы заметили, что ветер усилился, а небольшие тучки стали все чаще и дольше закрывать луну.
Ветер нам мешал, а темнота пришла на помощь.
Мы с Михалом посоветовались и решили разведать, где проходят под линией водосливные трубы. Там можно было и укрыться, и охраны не было.
Мы остановились возле одного водостока, осмотрели другой — места для диверсии были удобные — и решили испробовать, на что годен наш ключ.
Михал встал в сторонке, а я подполз к линии и принялся отвинчивать один болт. Нажал на ключ изо всех сил, а он — ни с места. Я попробовал снова — ни в какую! Я нажал еще раз, на моем лице выступили капли пота, ладони горели от напряжения, а болт — ни с места!
Кто-то тронул меня за плечо. Михал.
— Погоди. Дай я попробую.
Я отошел на три шага.
— Попробуй.
Он наклонился, и из его груди вырвалось тяжелое:
— Ы-ы-их!..
Послышался сухой треск, я подошел к нему.
— Что случилось?
— Ничего. Ключ соскочил.
Три раза Михал брался за гайку, и все три раза ключ срывался. Наконец он поднялся и махнул рукой:
— Не получается.
Откуда мы могли знать тогда, что гайки завинчивают ключом величиной с человеческий рост, и завинчивает их не один человек, а вдвоем!
— Не получается, — повторил Михал. — Давай лучше драпать, видишь, сколько времени прошло!
В сущности, мы свое дело уже сделали: нашли водосливы, где можно заложить взрывчатку, узнали, что мост охраняется и что нашим ключом ничего сделать нельзя.
Мы направились в обратный путь. Было уже около двух часов ночи. Нам предстояло перейти реку Искыр по большому каменному дорожному мосту. Подойдя к нему, мы заметили двух человек с винтовками. Пришлось быстро отойти в сторону и поискать брод.
В это время года глубина реки была по пояс.
— Здесь вот, кажется, помельче, — указал на одно место Михал.
Мы осмотрели реку. Нам казалось, что мы не вымокнем выше колен, и осторожно, не поднимая шума, ступая по камням, вошли в воду.
Через десять шагов вода дошла нам до пояса.
— Пистолет! — прошептал я, но Михал уже сам высоко поднял руку с пистолетом.
Прошли еще несколько шагов. Вода была уже по грудь. Только бы не поскользнуться и не намочить оружие! До Рашково еще далеко, и кто знает, не ждет ли нас в пути какая-нибудь неожиданная встреча…
Наконец река осталась позади. Мы кое-как выжали одежду и побежали, чтобы не окоченеть.
Верно, мы немножко согрелись, но свирепый ветер превратил нашу мокрую одежду в ледяную кору. Ее складки до крови натирали кожу — мы не чувствовали ничего. Но не это было самое неприятное: мы не могли положить оружие в карманы, чтобы оно не намокло, и приходилось держать пистолеты в руках. А металл на ледяном ветру жег пальцы как огонь.
Наконец во мраке встали очертания домов села Рашково.
— Пришли, — прошептал Михал и остановился перевести дух.
— Не останавливайся! — подтолкнул я его.
Я знал, что после такого утомительного перехода одна минутная остановка может человека совсем лишить сил. Михал тяжело вздохнул и снова зашагал.
Летом
