— Я ошибся, Оля, — продолжил, глядя вперед Аверин, — и ввел вас в заблуждение. Давид не имеет отношения к террористам, наоборот, он сотрудничает со спецслужбами своей страны.
— Нам нужно было спровоцировать одного из их главных, он был в числе гостей, — продолжил за него Данилевский. — Костя передал мне вторую часть рукописи, я должен был отдать ее сотруднику австрийских спецслужб, и он увел бы их из дворца. Не мы были приманкой, а они. Но все пошло не так.
— Ненавижу так работать, — повторился Аверин, с силой сжав штурвал. — У них вечно свое кино.
Дальше летели молча. Давид хотел взять Олю за руку, но она осторожно высвободилась, и он больше ее не трогал. Прошло не меньше часа, она даже задремала.
— А это что за хрен? — сказал Антон, всматриваясь в темное небо.
Оля обернулась и увидела невыразительное пятно позади, а Аверин смачно матернулся.
— Выжимай, Костя, — сказал Давид, — сворачивай в горы.
— Олю нельзя в горы. Я вас высажу.
— Не успеем. По маршруту зимовка, там высадишь.
Аверин закусил губу и развернул вертолет. Оля смотрела на его руки, лежащие на штурвале, и не могла не признать, что так они смотрятся даже эффектнее, чем на руле.
Антон нагнулся и достал из-под сиденья длинную штуку, похожую на трубу. Расчехлил, и Оля поняла, что это какая-то стреляющая хрень. Зато у Давида загорелись глаза. Чокнутые, ей Богу…
Снаружи сыпался снег, под ними пролетали занесенные снегом ели. И только когда вертолет начал снижаться, до Ольги дошло.
— Вы что, меня здесь хотите высадить? Вы нормальные, эй!
— Ты пойдешь с Давидом, — странным голосом сказал Аверин.
— Коляска не пройдет по сугробам, — таким же странным голосом возразил Давид. — С Олей пойдет Антон.
— Да щас, — Голубых любовно погладил гладкий корпус и поднял глаза на Давида. — Ты соображаешь, что говоришь? Куда гражданским дальше?
Они оба уставились на Аверина. Тот с жадностью смотрел на оружие в руках Антона.
— Дай посмотреть.
— Посади машину, потом смотри. И только из моих рук, — предупредил Антон, а Оля только моргала. Она вообще знает этого человека?
— Это что? — спросила Антона.
— Гранатомет, — ответил Давид.
— Гражданские, на выход, — скомандовал Голубых, когда вертолет завис над землей. Точнее, сугробом.
— Антон, ты… — начал было Давид, но тот его осадил.
— Лейтенант Данилевский, выполнять приказы старших по званию!
— Слушаюсь, старлей, — нехотя протянул тот и забрал из рук Голубых гранатомет.
Антон перелез на место пилота, а Аверин спрыгнул вниз в сугроб.
— Оля, прыгай, я тебя поймаю, — крикнул он, стараясь перекричать шум лопастей.
— Прости, я не должен был тебя впутывать. Но я так хотел встретить с тобой Новый год, — Давид схватил ее в охапку и поцеловал. Она заглянула в его напряженное лицо, но увидела там лишь мужчину, который мыслями был уже за сотни километров отсюда.
Закрыла руками уши, зажмурилась и прыгнула. Костя поймал ее и прижал к груди голову, накрыв руками ее руки. И когда вертолет исчез в ночном небе, они остались вдвоем посреди темного леса в звенящей тишине, которую нарушал только скрип снега под ногами.
— Теперь надо идти быстро, здесь недалеко, — сказал Костя, крепко беря ее за руку.
Она огляделась на заснеженные елки, посмотрела на Костю и разревелась.
***
Почему-то Оля думала, что он начнет ругаться, но Аверин привлек ее к себе и быстро вытер мокрые щеки.
— Мы потом с тобой вместе поплачем, милая, я тебе обещаю, но сейчас нам надо найти зимовку. Нас высадили почти рядом, потерпи, моя девочка!
Это его «милая и «моя девочка» прозвучали так непривычно ласково, что Оля чуть снова не разревелась. Но щеки уже начинало пощипывать, и она ограничилась жалобным хлюпаньем.
Аверин шел впереди, при этом не выпуская Олину руку. Нетронутый снег в лунном свете казался гладким как бархат, но это не спасало его от Кости, который размашистым шагом безжалостно протаптывал для нее широкую траншею.
И все равно было холодно. Подол платья облепил снег, доходивший до колен. Он холодил ноги в тонких капроновых колготках, и ей вдруг вспомнился любимый с детства фильм-сказка «Морозко».
В отличие от подруг и младшей сестры, симпатии маленькой Оли всегда были на стороне бабкиной дочки Марфушеньки. Потому что отвечать положительно на вопрос «Тепло ли тебе, девица?» в условиях намеренного понижения температуры явно неадекватным Морозом было чревато общим переохлаждением организма с вероятным обморожением конечностей и открытых участков тела.
Хорошо, что сейчас не было кому задать Оле подобный вопрос!
И все равно она чувствовала, что замерзает. Аверин смотрел на часы, в телефон, в небо, по сторонам. Если бы он рухнул в снег и припал ухом к земле, она бы вообще не удивилась.
— Костя, я уже не могу, — проговорила, еле ворочая языком. Он обернулся, сузил глаза и остановился. Схватил за печи.
— Посмотри на меня, Оля, — в его голосе ей почудился страх. — Милая, держись, ты же такая стойкая, смелая девочка!
Она хотела кивнуть, но только судорожно вдохнула. И тогда Костя стащил с нее шубу, намотал ей на голову как платок, стянул свое пижонское пальто и завернул в него Олю. Поднял на руки и понес, крепко прижав к себе
— Держись, моя маленькая, осталось совсем немного. Мы почти пришли.
То ли аверинское пальто было теплым, то ли его аромат укутал ее как кокон, но Оле сразу стало теплее.
Они и правда шли недолго. Когда Костя ввалился с ней в низенький домик, в котором пахло дровами и сеном, Оле даже не верилось. Казалось, они всю ночь будут брести по колено в снегу.
Костя усадил ее на скамейку, включил фонарик на телефоне и осмотрелся. Все его движения были быстрыми и собранными, ничего лишнего.
Взял с полки емкость, плеснул жидкость в темную дыру в стене, чиркнул спичкой, и языки пламени вмиг облизали длинные поленья.
Дыра оказалась очагом утопленного в стену камина. Перед ним на полу лежал толстый ковер, изображающий шкуру медведя. Костя еще чиркнул спичкой и зажег несколько толстых свечей в прямоугольном подсвечнике. А затем протянул Оле плоскую металлическую фляжку.
— Сделай глоток или два. Не больше.
Внутренности сначала обожгло, а потом тепло потекло по телу, как будто ей ввели его внутривенно.
— Платье нужно снять, — Костя развернул пальто и стянул с Олиной головы шубу.
Никогда еще ее не раздевали так безучастно и безэмоционально. Как манекен. Она и не сопротивлялась, правда, колготы поспешила снять сама. Увидев покрасневшие ноги, Костя выдохнул с облегчением. Оля тоже. Значит, не отморозила.
