хохотал, схватясь за бока, при виде Колиной физиономии:
— Так-то тебе, тезка, нос было воротить! А теперь у самого щеку на сторону повело — уж не узнать!
Щека болела еще с неделю. Солдаты-попутчики посмеивались в усы, но не расспрашивали, а вот Николай Михайлович хватался за бока каждый раз, как Коля с унылым видом рассматривал в ручье свое подпорченное отражение.
В Раздольный пришли ввечеру, и Коля был этому страшно рад, — когда опухоль спала, щека зацвела сначала синим, а потом изжелта-зеленым, и вид у него был что у твоего утопленника. Задерживаться не стали, так как опаздывали против расчетов Николая Михайловича, и наутро же выступили дальше, на Владивосток.
Тропа здесь была много хуже, чем прежняя, и шла она вместо сухого пролеска по краю отвратительных на вид болот, правда, все же высохших по осени. Зато там и сям в небо вздымались дымные столбы, — это, как объяснили в Раздольном, местные жители устраивали палы, чтобы выжечь выросшую за лето огромную траву, которая делала местные леса совсем непроходимыми. Потом на пути им часто встречались эти палы, — чаще в виде полос обгоревшей земли, но иногда навстречу стремительно бежала огненная лента, чтобы вспыхнуть буквально в паре сажен и умереть у самой тропинки. Ночью же, на вершине какого-нибудь холма, удивительно было наблюдать издалека за этими огненными змеями, извивающимися и ползущими прочь, будто живые.
Во Владивосток пришли 26 октября. И вовремя — в тот же вечер разошлась такая метель, какой в иные зимы Коля и вовсе не видывал. Снегу за следующие сутки намело на четыре вешка, и селение сразу в нем утонуло так, что ничего и не разглядеть. Ворочаясь под тулупом в теплой избе и глядя, как в окошко хлещут снежные хлопья, Коля испытывал ни с чем не сравнимое блаженство. Успели!
Самое сельцо по ближайшем рассмотрении оказалось небольшим — домов до ста. К вечеру снег стал помельче, и Николай Михайлович собрался было выйти пройтись, как хозяин провел к ним гостя, запорошенного так, что и не сразу они его узнали. И какой же приятной оказалась эта встреча! Заснеженным гостем оказался Этолин, капитан «Алеута», — как оказалось, команда «Алеута» всегда зимовала здесь.
Засиделись они допоздна, и Коля отправился спать, так и не дослушав конца рассказам. А наутро Николай Михайлович с Этолиным, взяв с собой Ласточку, уже отправились на охоту. Коля пообижался было, что его не взяли, но, по правде говоря, так устал, что проспал почти до обеда. Впрочем, как оказалось, и хорошо, что не пошел. Николай Михайлович вернулся в совершеннейшей досаде: они с Этолиным напали на стадо аксисов, пятнистых оленей, да тут Пржевальский сгоряча и дал промаху! Надо сказать, свои промахи Николай Михайлович всегда сильно переживал и злился. И если бы это был один промах! Промахнувшись, принялись они преследовать оленей, спустившихся в падь к водопою, и тут, подкравшись уже совсем близко, Николай Михайлович снова промахнулся!
— Нет, не жить мне спокойно, пока не подстрелю хоть одного аксиса! — горячился он, сердито дергая себя за пышный ус. — Завтра же опять пойду. Пойду, а ты снова оставайся! Сельцо тут, по словам Этолина, небольшое, но людишки попадаются верткие, как бы багаж наш дочиста не растащили!
Коля смирился. Метель прошла, небо очистилось и хорошо было посидеть на завалинке, глядя на покрытый мелкой волной, еще не ставший полностью залив.
«Когда еще так доведется, — думал Коля. — Вот сколько раз дивился я старухам на завалинке, — как это им не скучно так целый день сидеть. А теперь и сам бы просидел целую вечность!»
Охотники заявились уже затемно, и по их лицам Коля сразу понял, что охота на этот раз была удачной. Правда, самый удачный выстрел сделал все же Этолин, убив двух аксисов, — одного в шею навылет, а другого в грудь той же пулей. Но Николай Михайлович не завидовал, а наоборот, искренне восхищался удивительным выстрелом, да так хвалил Этолина, что тот до самой шеи покраснел.
На другой день они взяли лошадей и повезли убитых зверей во Владивосток, где частью мясо засолили в дорогу, а частью отвезли к Этолину: офицеры снимали в складчину жилье в отдельном двухэтажном доме, а потому мясо там, конечно, пришлось к столу. Встретили там их тепло, и потом звали еще в гости, но, несмотря на хорошее отношение к Этолину, Николай Михайлович отговаривался делами, которых и вправду было невпроворот: уже 4 ноября путешественники выступили из Владивостока, заменив на новых усталых лошадей и докупив еще одну.
Задержавшись во Владивостоке против намеченного плана, Николай Михайлович всех поторапливал, потому уже 6 ноября они добрались до русского поста, лежащего на самой оконечности Уссурийского залива, и без промедления двинулись дальше.
Неподалеку от поста решено было переправиться через реку Майхэ, где казаки со станции указали им брод. Река здесь была сажен восемьдесят ширины, при этом устье ее разливалось широко и мелко по меньшей мере наполовину. Первым делом в лодке, груженной всем их скарбом, переправились Николай Михайлович и Коля с Ласточкой. Затем солдаты переправили лодку обратно и поплыли сами, ведя за собой в линию семерых лошадей. Ноябрьская водичка животных совсем не радовала, — по реке нет-нет проплывали довольно крупные льдины, берега обледенели и покрылись окоемом инея. Пока было мелко, все шло хорошо. Однако, когда лошади пустились вплавь, некстати проплывавшая льдина врезалась в середину лошадиной цепочки, смешав и перепугав животных. Поводья оборвались, и трех лошадей начало сносить по реке к морю, в то время как остальные беспорядочно барахтались, силясь достичь берега. Солдаты тоже растерялись, не зная, что им делать: то ли вытаскивать на берег четверку, теряя драгоценное время, то ли броситься вдогон уплывавшим в море лошадям, оставив остальных выбираться на берег самостоятельно. И самым ужасным было то, что они с Николаем Михайловичем ничего, решительно ничего не могли сделать, чтобы помочь!
И тут Пржевальский, до того метавшийся по берегу и даже вбежавший по колено в ледяную воду, неожиданно остановился. Потом шумно вдохнул и рявкнул таким гулким басом, что эхо по горам пошло:
— Сми-и-ирна! Слушай мою команду! Ко мне лошадей, живо!
Была в его команде такая ясность и сила, что и Коля вдруг сам оказался рядом с ним в ледяной воде. Опомнившись, казаки, наполовину погнали, наполовину потащили лошадей к берегу, и через пару минут бившиеся в панике животные нащупали дно. Удивительное дело, но и они, похоже, ободрились от прозвучавшей команды, поскольку безо всяких понуканий плотным клином поскакали прямо к Николаю Михайловичу, в то время
