разрозненные племена лесовиков в Сычуани и юго-восточном Китае, в том числе протомалайский этнос Юе. Социальный строй у них и китайцев был разным, а историческая судьба общей. Поэтому их следует зачислять в разные формации, но в одну целостность — ханьскую. Зато хунны, сумевшие отстоять свою землю от китайской агрессии, и в том и другом аспекте — в народ, отличный от китайцев. Правильнее всего отнести их к кочевой целостности Евразии вместе с усунями, полукочевыми ди, полуоседлыми сарматами и земледельцами-динлинами, несмотря на то что и в расовом, и в лингвистическом отношении эти народы отличались друг от друга. Так почему они — целостность?
Оставим этот вопрос открытым, с тем чтобы ответить на него в конце нашего исследования. Ведь ради таких ответов оно и предпринято. А пока ограничимся тем, что заметим различие в системах отсчета, социальной и этнической, и обратимся к проблеме культурных процессов, ибо неоднократно возникала тенденция найти решение проблем этногенеза в истории материальной и духовной культуры.
История культуры и этногенез
Можно подумать, что поскольку деятельность этноса воплощается в произведениях его рук и ума, т. е. в культуре, то, изучая историю локальных культур, мы заодно постигаем историю создавших их этносов, а тем самым и этногенез.
Если бы это было верно, то задача исследователя весьма упростилась бы, но, увы, хотя такая связь между этногенезом, историей этносов и историей культур есть, но она осложнена сопутствующими явлениями, во всех трех случаях различными. Начнем с истории культуры — как видимой без применения специальных приемов исторического синтеза.
Совпадают ли понятия культуры и этноса или даже суперэтноса? Как правило, нет, за исключением частных случаев, подтверждающих правило. Яснее всего это видно на простом, общеизвестном примере — Элладе.
Культура эллинских полисов, как материковой Греции, так и колоний, еще в классический период VI–IV вв. до н. э. распространилась на неэллинские земли, например Македонию, принявшую на себя при Александре роль вождя и защитника «эллинского дела». Последующее распространение эллинской культуры охватило страны и народы Ближнего Востока, Египта, Средней Азии и Индии, завоеванных македонянами, а также Лациума, воспринявшего эллинскую культуру из Афин путем заимствования. Это так называемый «эллинизм», т. е. образование грандиозного суперэтноса.
Однако не все этносы, воспринявшие эллинскую культуру, вошли в этот суперэтнос. Парфяне научились говорить по-гречески, ставили при дворе своих царей трагедии Еврипида, укрепляли свои города по планам эллинских зодчих и украшали их статуями, подобными афинским и милетским, но остались «туранцами»,[160] владыками Ирана, врагами македонян — сирийских Селевкидов. Карфаген организовался по типу эллинского полиса, но его жители, в отличие от сирийцев и малоазиатов, не сделались похожими на греков. А вот римляне, завоевав Элладу, стали наследниками и хранителями ее культуры, сохранив свои этнические черты как местные особенности. И они же передали эллинскую культуру всем своим провинциям, а после падения политической мощи Рима — европейским романским и отчасти германским этносам.
Таким образом, изучая историю культуры, мы видим непрерывную линию традиции, постоянно перехлестывающую этнические границы. Потомки германцев и славян усвоили геометрию, идеалистические философские системы Платона и Аристотеля, медицину Гиппократа, строительное искусство — классицизм, театр, литературные жанры, юридические нормы — римское право и даже мифологию, хотя и заставили древних богов выступать не в мистериях, а в оперетте. Но ведь эллинов и римлян давно нет. Значит, великая культура пережила создавший ее этнос. Как в пространстве, так и во времени несовпадение очевидно.
Однако правомерно ли применять термин «переживание» культуры, несмотря на всю его привычность? Культура — это создание людей, будь то изделие техники, шедевр искусства, философская система, политическая доктрина, научная концепция или просто легенда о веках минувших. Культура существует, но не живет, ибо без введения в нее творческой энергии людей она может либо сохраняться, либо разрушаться. Но эта «нежить» влияет на сознание своих создателей, лепит из него причудливые формы и затем штампует их до тех пор, пока потомки не перестают ее воспринимать. Последнее же принято называть «одичанием», а не освобождением от устарелых, потерявших значение норм древних мировоззрений, скомпрометировавших себя, как олимпийские боги в Римской империи. Уже в I в. до н. э. в этих богов не верил никто, хотя их статуи торчали на всех перекрестках. Эллины и римляне, соблюдавшие разнообразные приметы, приравнявшие своих полководцев к богам исключительно из подхалимства перед силой и властью, циники и лицемеры, тем не менее сохраняли пустующие капища, ибо ужас перед потерей культуры был сильнее презрения к ней. Каким-то шестым чувством люди угадывали: культура тягостна, но жить без нее нельзя. И потому самый глубокий упадок не снижал уровень культуры до нуля. А с течением времени начинался новый подъем… Нет, не древней культуры, а нового этноса, который подбирал с земли старые обломки и приспосабливал их к своим нуждам, создавая из них новые орудия. Вот какова схема трансформации культуры.
А этногенез?.. Это то условие, без которого создание или восстановление культуры невозможно. Ведь культуры — дело рук людей, а в нашем мире нет человека без этноса. Создание же этноса и его развитие, т. е. этногенез, — это как бы подключение тока к остановившемуся мотору, после чего он снова начинает работать.
Этногенез — процесс природный, следовательно, независимый от ситуации, сложившийся в результате становления культуры. Он может начаться в любой момент; и если на его пути оказывается преграда из действующей — культурной целостности, он ее сломает или об нее разобьется. Если же он начинается тогда, когда «земля лежит под паром», возникающий этнос создает свою культуру — как способ своего существования и развития. В обоих случаях порыв — это слепая сила природной энергии, не управляемая ничьим сознанием. Такое решение проблемы непротиворечиво вытекает из принципов, изложенных выше.
Однако существует иная точка зрения: «…Социальные факторы, образующие этнос, этническое самосознание в том числе, ведут к появлению сопряженной с ним популяции, т. е. перед нами картина, прямо противоположная той, которую дает Л. Н. Гумилев».[161] Таким образом, дискуссия о том, лежит ли бытие в основе сознания, или, напротив, сознание — в основе бытия? Действительно, при такой постановке вопроса предмет для спора есть. Разберемся.
Каждый ученый имеет право выбрать для своего логического построения любой постулат, даже такой, согласно которому реальное бытие этноса не только определяется, но и порождается его сознанием. Правда, его мнение не смогут принять ни верующие христиане, ни материалисты. Поскольку акт творения материальной реальности приписан человеческому сознанию, поставленному выше Творца мира или на его место, то с этим не согласятся христиане. А философы-материалисты не примут тезиса о
