исходе увеличивает воспринимаемую неизбежность этого исхода и что люди, получившие информацию об исходе, в основном не осознают, что эта информация изменила их восприятие таким образом.
В серии подэкспериментов использовались краткие (150 слов) описания семи событий, для которых были определены четыре возможных исхода. Одним из таких событий была борьба между британцами и гуркхами в Индии в 1814 году. Четыре возможных исхода этого события:
1) победа британцев,
2) победа гуркхов,
3) военный тупик без мирного урегулирования,
4) военный тупик с мирным урегулированием.
В каждом подэксперименте участвовали пять групп по 20 человек в каждой. Одна группа получила описание борьбы между британцами и гуркхами, состоящее из 150 слов, без указания результата. Остальные четыре группы получили идентичное описание, но с добавлением одного предложения, указывающего на исход борьбы - для каждой группы результат был разным.
Испытуемых во всех пяти группах просили оценить вероятность каждого из четырех возможных исходов и оценить значимость для их суждений каждого факта в описании события. Испытуемые, которым сообщили об исходе, были поставлены в такое же положение, в каком находится наблюдатель за анализом разведданных, готовящий посмертный анализ провала разведки. Этот человек пытается оценить вероятность того или иного исхода основываясь только на информации, доступной до того, как исход был известен. Результаты показаны на рисунке 18.
Группа, не осведомленная ни о каком исходе, оценила вероятность исхода 1 в 33,8 процента, в то время как группа, которой сообщили, что исход 1 - это реальный исход, оценила вероятность этого исхода в 57,2 процента. На оценку вероятности явно повлияло знание исхода. Аналогичным образом, контрольная группа, не знавшая о результате, оценила вероятность исхода 2 в 21,3 процента, в то время как те, кому сообщили, что исход 2 является реальным, восприняли его как имеющий вероятность 38,4 процента.
Среднее значение всех оценок исходов в шести подэкспериментах (всего 2188 оценок 547 испытуемых) показывает, что знание или вера в то, что один из четырех возможных исходов произошел, примерно в два раза увеличивает воспринимаемую вероятность этого исхода при оценке задним числом по сравнению с предвидением.
На значимость, которую испытуемые приписывали любой информации, также сильно влияло то, какой результат, если таковой был, им сообщили как истинный. Как пишет Роберта Уолстеттер, "гораздо легче отсортировать релевантные сигналы от нерелевантных. После события, конечно, сигнал всегда кристально ясен. Теперь мы видим, о какой катастрофе он сигнализировал, поскольку до этого события они неясны и наполнены противоречивыми смыслами". Тот факт, что знание о результате автоматически перестраивает суждения человека о релевантности имеющихся данных, вероятно, является одной из причин того, что так трудно восстановить, какими были или были бы наши мыслительные процессы без этого знания о результате.
В нескольких вариантах этого эксперимента испытуемых просили ответить так, как будто они не знают результата, или так, как ответили бы другие, если бы они не знали результата. Результаты мало отличались друг от друга, указывая на то, что испытуемые в основном не осознавали, как знание результата влияет на их собственное восприятие. Эксперимент показал, что испытуемые не способны сопереживать тому, как другие оценивали бы эти ситуации. Оценки того, как другие интерпретировали бы данные, не зная результата, практически не отличались от ретроспективных интерпретаций самих испытуемых.
Эти результаты показывают, что наблюдатели, проводящие посмертную оценку того, что аналитики должны были предвидеть, учитывая имеющуюся информацию, будут склонны воспринимать исход ситуации как более предсказуемый, чем это было на самом деле. Поскольку они не могут воссоздать состояние ума, в котором ситуация рассматривается только с учетом предвидения, а не задним числом, наблюдатели будут склонны более критично относиться к работе разведки, чем это оправдано.
Обсуждение экспериментов
Эксперименты, демонстрирующие эти предубеждения и их устойчивость к корректирующим действиям, проводились в рамках исследовательской программы по анализу решений, финансируемой Агентством передовых оборонных исследовательских проектов. К сожалению, испытуемыми были студенты, а не сотрудники разведывательного сообщества. Тем не менее, есть основания полагать, что полученные результаты можно обобщить и применить к разведывательному сообществу. Эксперименты касаются основных психических процессов человека, и их результаты, похоже, соответствуют личному опыту сотрудников разведывательного сообщества. В аналогичных психологических тестах, в которых в качестве испытуемых использовались эксперты, в том числе аналитики разведки, эксперты демонстрировали ту же модель ответов, что и студенты.
Моя собственная несовершенная попытка воспроизвести один из этих экспериментов с использованием аналитиков разведки также подтверждает справедливость предыдущих выводов. Чтобы проверить утверждение о том, что аналитики разведки обычно переоценивают точность своих прошлых суждений, необходимы две предпосылки. Во-первых, аналитики должны сделать ряд оценок в количественных терминах - то есть они должны сказать не просто, что данное событие вероятно, а, например, что вероятность его наступления составляет 75 процентов. Во-вторых, должна быть возможность однозначно определить, произошло или не произошло предполагаемое событие. При наличии этих двух предпосылок можно вернуться назад и проверить воспоминания аналитиков об их предыдущих оценках. Поскольку оценки ЦРУ редко излагаются в терминах количественных вероятностей и поскольку наступление предполагаемого события в течение определенного периода времени часто не может быть однозначно определено, эти предварительные условия редко выполняются.
Однако я выявил нескольких аналитиков, которые по двум совершенно разным темам сделали количественные оценки вероятности событий, для которых последующий исход был точно известен. Я обратился к этим аналитикам и попросил их вспомнить свои предыдущие оценки. Условия проведения этого мини-эксперимента были далеки от идеальных, и результаты не были однозначными, но они подтвердили выводы, сделанные в ходе более масштабных и систематических экспериментов, описанных выше.
Все это позволяет сделать вывод, что три предубеждения встречаются как у сотрудников разведывательного сообщества, так и у конкретных испытуемых. На самом деле, можно ожидать, что эти предубеждения будут еще сильнее у профессионалов в области иностранных дел, чья карьера и самооценка зависят от предполагаемой точности их суждений.
Можем ли мы преодолеть эти предубеждения?
Аналитики склонны винить в необъективных оценках работы разведки в лучшем случае невежество, а в худшем - корысть и отсутствие объективности. Оба эти фактора также могут иметь место, но эксперименты показывают, что природа человеческих психических процессов также является главным виновником. Это более трудноразрешимая причина, чем невежество или отсутствие объективности.
На кону не стояли корыстные интересы испытуемых, однако они демонстрировали те же виды предубеждений, с которыми знакомы аналитики. Более того, в этих экспериментальных ситуациях предубеждения были весьма устойчивы.
Испытуемых инструктировали делать оценки так, как будто они еще не знают ответа, но они не могли этого сделать. Одна группа испытуемых была специально проинструктирована
