твердый орешек и пока не сдается. Несмотря на то, что явно втрескалась в Санька. Подробностей Сашка не рассказывает, но я так поняла, он сильно облажался. По его скромному признанию, проступок Кира – цветочки.
Ха. Просто Саша не знает, что Кир – мой первый.
И его слова там в доме Ахметовых стали двойным ударом.
Несправедливость и предательство. Это слишком.
В универ я не хожу, но от этого еще тошнее. Когда нечего делать, мне не на что отвлечься, и я варюсь в собственных мыслях двадцать четыре на семь. И домашка становится испытанием, потому что я вспоминаю, как Кир мне «помогал».
Это, наверное, тоже было частью плана по приручению девицы, которая посмела отказать. Гадко. Мне гадко.
Чтобы хоть как-то переключиться и не поехать мозгами окончательно, я записываюсь на участие в конкурсе и увеличиваю количество тренировок. Соревновательный азарт должен немного притупить эту боль, заставить меня вычеркнуть из жизни того, кто прошелся в ней в грязных сапогах. Затереть и настоящего Дикаева, и лживый образ милого Кира.
И каждый день я вкалываю до седьмого пота. Сначала в зале с хореографом, потом на тренажерах, затем растяжка, и, приходя домой, валюсь спать. И все равно успеваю повтыкать на экран телефона, где высвечиваются новые неотвеченные.
К субботе тело становится деревянным, потому что я не даю ему восстановиться, но все равно тащусь на треню.
Погруженная в мысленное повторение связок танца под музыку я пугаюсь до мокрых штанишек, когда меня хватают сзади и встряхивают.
С визгом отпрыгиваю в сторону и оборачиваюсь с колотящимся сердцем. Первой мысль, что это Конев, хотя отчим уверял, что урод меня больше не побеспокоит.
Но реальность оказывается даже хуже.
Дикаев.
Взлохмаченный, с кругами под глазами, припухшей скулой, но это он.
Вынимаю наушники из ушей трясущимися руками.
– Оль…
– Я не хочу с тобой разговаривать, – как можно холоднее обрубаю я, молясь, чтобы губы не задрожали, потому что глаза уже начинает подозрительно щипать.
– Ты можешь не говорить, выслушай. Я… – я вижу, что он старается не переходить на свой любимый приказной тон с повелительными нотками, но поздно. Слыша его голос, я тотчас вспоминаю все обидные незаслуженные слова, что услышала от него.
– И слушать тоже ничего не хочу, – высекаю я, отворачиваясь от него, давая ясно понять, что разговор не состоится.
Но Дикаев не меняется. Если я думала, что хотя бы сейчас он от меня отстанет, то ошибаюсь.
Я успеваю сделать только два шага в сторону крыльца студии, как Кирилл настигает меня. Обхватив меня руками, прижимает к себе.
– Нет, Оля. Выслушать тебе меня придется, – он тяжело дышит в макушку, и я на секундочку позволяю себе обмякнуть в этих объятьях.
Но только на миг.
После случая с Коневым, Сашка провел со мной инструктаж, как выворачиваться почти из любого захвата, и сейчас я с успехом демонстрирую, какая я хорошая ученица.
Вырвавшись, я кричу на Дикого:
– Да я уже выслушала тебя, мне хватило! – я съехавшим с плеча из-за Кира рюкзаком я луплю его. – Что тебе еще от меня надо? Отвали!
Но Кир терпит побои.
– Мне все надо. Мне не хватило.
Эти слова приводят меня в бешенство. Вкладывая всю свою боль и обиду, я продолжаю лупасить Дикаева рюкзаком:
– Да что еще? Ты даже первый поцелуй украл. Все испоганил. Ненавижу!
Только вся покорность Кира напускная, позволь мне подойти к нему поближе, чтобы треснуть еще раз, он хватает меня и забрасывает себе на плечо:
– Можешь ненавидеть, это я переживу.
Глава 55. Кир
Подрулив к «Амодею», я двадцать минут сижу в тачке, карауля вход.
Сердце бухает, как будто от того, смогу ли я перехватить Истомину, зависит, блядь, абсолютно все. В держателе для стаканов обнаруживается забытая Ником непочатая банка энергетика.
Приговариваю ее.
И походу зря.
Меня и так штырит, тащит из салона мерить шагами тротуар.
А вдруг именно сегодня она не придет? А вдруг она уже внутри?
К тому моменту, как из-за поворота появляется Олька, я окончательно на нерве. И мелкая светловолосая фигурка держит меня за этот нерв.
Идет в наушниках, ни фига по сторонам не смотрит. Не обращает внимания, как вывалившиеся из «Амодея» парни сворачивают ей вслед головы.
Что-то напевает.
Меня тут ломает, а ей хоть бы хны.
Магнитом тянет за ней, и я поддаюсь. Окликаю ее, но я естественно ни хрена не слышит. Еще минута и она зайдет внутрь, и поговорить нормально нам не удастся, поэтому я делаю рывок и сграбастываю стервозу.
И тут же пьянею.
Цветочки гребаные забивают нос.
Коза прыгает, как и положено козе. Холодом обливает. Морозит взглядом.
Разговор не складывается. Истомина не собирается меня слушать. Хотя чего я ожидал? Но ее тон, легко отметающий мои просьбы, задевает меня сильнее всего. Послать бы все к ебеням.
Но я не могу. Не могу позволить ей уйти.
И тут становится ясно, что не так Олька спокойна. Не так равнодушна.
Сепетит. Дерется. И вообще, кажется, шанс есть.
А от признания, что и поцелуй со мной у нее был первым, меня распирает. Снисходит спокойствие. Шаткое, но оно позволяет выгадать момент и сцапать сивую, которая визжит, и продолжает дрыгаться.
Хрен тебе, Оля.
Я держу крепко.
Господи, почему мне не попалась адекватная и спокойная? За что мне такая?
У машины Истомина просекает к чему все идет.
– Ты не можешь меня увезти! Это похищение! Ты придурок! Сейчас же отпусти!
Ага. Разбежался.
– Нет. Сначала ты меня выслушаешь, а потом я тебя отпущу.
Мысленно добавляю: «Может быть, но это неточно».
– Поставь меня, и тогда я посмотрю, стоит ли тебя слушать!
Боже, она еще будет выдвигать мне условия? Это после того, как я чуть не свихнулся за эту неделю.
– Тебе ничего не мешало хоть раз поднять трубку, Оль, – отвечаю я, открывая заднюю дверь. – Так что береги голову.
– Что? – пищит, но я уже засовываю ее поглубже, не удержившись, поглаживаю теплое бедро и блокирую двери с сигналки.
Почему-то этот момент вызывает у меня крышесносное чувство. Даже не знаю, как описать. Дракон, мать твою, спиздивший свою принцессу.
Прыгаю на водительское место и быстро даю по газам.
Я, конечно, придурок и малясь тронулся, но даже в этом состоянии я осознаю, что мой поступок не совсем здоровый.
Ну… какая жизнь, такие и поступки.
