лестнице спустился молодо, вприпрыжку.
«Наружников» увидел сразу же: один притулился у дерева и ковырялся в моторе мотоцикла, второй с тупым лицом допивал пиво – успел заметить, как тот встрепенулся, увидев объект, и лихо запрокинул банку. Ладно, робяты… Сейчас вам придется туго, терять больше нечего, финал неумолимо приближается. Подбежал к мотоциклисту, тот встретил улыбкой, но видно было, что с трудом подавляет страх. В руке – пистолет, слова внятные, только интонация не соответствует смыслу: «Стой. Пристрелю». А губы прыгают, должно быть, в спокойной стране такая ситуация в первый раз. «Да ну? – подошел вплотную. – Придурок… Тебе велено себя не обнаруживать и меня проводить на ту сторону. Чего трясешься?» – «Я не трясусь. Тебе лучше идти. И не рыпаться. Я ведь выстрелю, если что…» – «В самом деле? Ну, давай, комсомол, бей, круши! Чего же ты?» Ответа не ждал, достал в ухо пяткой. Когда рухнул, увидел за спиной второго, тот молча и яростно приближался, намерения у него были, судя по красному лицу, агрессивные.
«Сопляк… – подумал почти жалостливо. – Чемпион детского сада…» Они – там, наверху – вряд ли рассчитывали, что их люди вступят в открытый бой, а он, объект, захочет этого боя.
Что ж, жизнь глупа, она вносит непредусмотренные расписанием поправки. Не дал подойти, прыгнул навстречу – легко, как когда-то на показательных боях, и из фуэте нанес беспощадный удар в лицо. И с этим покончено. Теперь пусть очухиваются, достают радиотелефоны и докладывают. На всю суету уйдет еще минут пятнадцать – двадцать. Резерв у них есть, они его через эти пятнадцать – двадцать и задействуют.
Мотоцикл был в рабочем состоянии. Завел, с места рванул так, что заднее колесо мгновенно прорыло канаву в полметра, машина мчалась ходко, колкий встречный ветер рвал полы пиджака, задувая их на спину. Вот и фонарный столб, тайник внутри, за дверцей. Заглушил, рванул дверцу, сунул руку глубоко, по локоть наверх, там, под клейкой лентой, все… Пальцы двигались словно щупальца спрута, он еще не отдавал себе отчета…
Ни-че-го… Абзац. Финиш. И если по-русски – п…ц. Когда они успели? Как сильно недооценил товарищей по работе… Что ж… Дураков наказывают. Жаловаться не на что.
– Василий Андреевич… – послышалось сзади. Негромко. Спокойно. Вот гады… Медленно, с достоинством обернулся. Нечего теперь труса праздновать. Позора не дождутся. Странно… Всего один? Решительные товарищи… А лицо? Как оно знакомо, черт возьми! Кто же это, кто, ну? Ускользает опознание. Видимо, что-то изменилось в этом человеке…
– Не напрягайтесь… – И речь знакомая. Такой милый, такой легкий акцент.
– Я вас знаю…
– Очень хорошо! – обрадовался, снял шляпу. Да это же Дэвид, мать его так… Дэвид Мельник. Ничего себе… Какой сумел, как выследил, швейцар чертов… Или кто он там? Уборщик? – Честь имею, полковник… Вы не ошиблись, это я. Десять лет в Скотленд-Ярде, спецотдел. Контрразведка, если по-русски. Разве я мог упустить свой шанс? А уборщик… Пил-с. Много-с. Вышибли-с.
Удар был столь велик, что Абашидзе вдруг перестал соображать. Такого нет и в учебниках…
– У вас на плаще – прибор. Мне этого было достаточно, чтобы не отпускать ни на минуту. А с того момента, когда прибор сдох – или вы сменили одежду? – неважно, я здесь. Я ждал вас. С надеждой ждал. Что решим?
– За мной идут – это раз. Времени ни минуты. Если я все правильно рассчитал, мы победим. Вперед.
– Нет. – Широко заулыбался, словно услышал самую радостную в жизни весть. – Нет… Это деньги. У нас в семье говорили по-русски: они любят счет.
– Ладно. Я открыл, я выстрадал, я доказал. Шестьдесят на сорок.
– Согласен. Только наоборот. В моих руках неоспоримое преимущество. Нападать не пытайтесь. В отличие от ваших – пристрелю, не задумываясь.
– Черт с вами. Пошли. Только быстрее…
Ходу было пустяки, минут пять. Сели на мотоцикл, помчались. Вот оно… Справа – струя фонтана, слева – громада банка. И вход. Старинные, похожие на витражи переплетения стекол в дверях. Турникет – тоже стеклянный. Выкрутили. Вошли.
И мгновенно подскочил юркий менеджер:
– Господа? Чем могу помочь?
– Нам нужен депозит, – сказал Абашидзе.
– Прошу за мной. – Менеджер двинулся первым, указывая дорогу.
Миновали нижний зал, больше похожий на старинный вокзал, не хватало только паровозного гудка и носильщиков с чемоданами, по узенькой железной лестнице спустились в подвал. Первое, что увидел, – большой портрет Кло с траурным крепом на углу рамы. Кло смотрела ясным взором, улыбалась и будто ждала чего-то…
Протянул паспорт:
– Мой ящик, пожалуйста…
Служащий удалился, миновав тяжелую дверь, и сразу же вернулся:
– Вот, извольте.
Открыл, набрав код. Вот он, ключ… Взять описание их делишек и документы? Нет, пожалуй. Пусть ждут своего часа. Кто знает…
– Я готов. – Запер ящик, вернул, еще один служащий, появившись будто призрак из небытия, унес.
Первый подошел к деревянным дверям с цифровым замком, набрал, открылся проем в стене, навстречу вышел человек без примет в темном костюме, поклонился:
– Пожалуйста.
Дэвид молча протянул ключ. Служащий внимательно осмотрел его и снова поклонился – все это напоминало японские церемонии перед чаем.
Абашидзе мягко отобрал ключ и вновь протянул:
– Do ut des, – сказал, бросив незаметный взгляд на Дэвида. Видно было, как англичанин покачнулся и, с трудом удерживая равновесие, довольно громко сказал по-русски: «Какой же я кретин…»
Между тем служащий уже открывал массивную дверцу сейфа. Оглянувшись на посетителей, вытащил металлическое, довольно большого размера хранилище и жестом пригласил следовать за собой.
Вошли в небольшую комнату без окон, с потолка лился мягкий желтый свет, служащий удалился, молча указав на кнопку звонка.
– Открывайте! – Дэвид уже не сдерживался.
Абашидзе повернул ключ в замке, крышка открылась. Трясущимися руками вытащил и поставил на стол картонную коробку, завязанную шелковой лентой крест-накрест.
– Ну? – шипел Дэвид. – Ну? – Голос у него явно пропал.
Потянул узел, лента упала. Внутри коробки стояла очень красивая лошадка из папье-маше, с гривой, седлом – настоящим, кожаным, стременами, уздой и роскошным хвостом. Крутанул колесико на подставке – оно тихо зажужжало и крутилось долго.
– Новомодная штучка… – Голос у Дэвида прорезался. – По тем временам, конечно. Там, внутри колесика, – подшипник, вот что…
Абашидзе с недоумением и растерянностью вынул из коробки конверт с золотым императорским гербом и надписью чуть ломаным, таким знакомым почерком царя: «Моему сыну Алексею Николаевичу». Внутри лежала обыкновенная страница в прямую линейку, – наверное, царь вырвал ее из своего дневника. «Милый Алеша! Я делаю этот подарок своему внуку, я уверен, он непременно появится. Может быть, меня давно уже не будет на свете и ты передашь это будущему Императору Всероссийскому – от меня. Крещу тебя несчетно раз, твой Никки. Так
