Наверное, надо обо всем рассказать Стасу. Непременно надо! Недаром же говорят, будто беда не любит одиночества. И достаточно поплакаться в чью-либо жилетку, чтобы избавиться от всех печалей и горестей.
До чего же странно складывается жизнь! Всего лишь каких-то три дня назад я с тоской вспоминала Никиту. Даже плакала, обнаружив в бардачке машины подаренную им шоколадку. Но все унеслось разом, как только я услышала голос Стаса.
Интересно, какой будет наша сегодняшняя встреча? Помнится, в Лондоне я сказала ему, что люблю темно-бордовые почти черные розы, и в тот же вечер получила букет.
Может, стоит загадать желание? Допустим, если он подарит мне именно такие цветы, значит, все у нас будет хорошо. А если другие, то… Нет, даже думать не хочу о том, что произойдет в противном случае. Все должно, все просто обязано быть хорошо. Нам так много нужно друг другу сказать.
Но первое, что я непременно сделаю, если мы будем вместе со Стасом хотя бы какое-то время – рожу ребенка. Для себя! Даже спрашивать не буду! Ведь мужчины приходят и уходят, а дети остаются.
Ни с Егорушкой, ни с Никитой это не удалось. С первым не хотела я сама. А со вторым… Так уж получилось, что все разговоры о продолжении рода Никита пресекал на корню, намекая на то, что малыш спеленает нас по рукам и ногам, лишит свободы и возможности делать то, что нравится.
– Ну, представь себе, – с жаром убеждал меня он. – Появится ребенок и намертво привяжет нас к дому. Будет плакать по ночам, и требовать постоянного внимания. Я на подобное пока не готов.
– Да не привяжет, – пыталась возразить я. – У меня же родители молодые, помогут. Пока маленький, оставим у них и поедем туда, куда скажешь вдвоем. А подрастет – начнем брать с собой.
Но все мои доводы так и остались доводами, разбившись о глухую стену непонимания. Никита твердо стоял на своем. Нет и все тут, хочу пожить для себя. И я отступила. Но теперь ни за что не отступлю. Возьму и рожу от самого красивого мужчины на свете!
А еще, мне предстоит решить, чем заниматься дальше. Ведь отныне у меня больше нет «моего» Дантеса, благополучно сгоревшего в дедовой печи. Хотя… Палыч, скорее всего, был прав, сказав о том, что каждый человек имеет право на свое, отличное от других, мнение. И, возможно, моя теория могла кого-то заинтересовать. Но, что теперь говорить. Сделанного назад не воротишь…
К тому же, если жизнь после смерти существует, то, возможно, когда-нибудь я встречусь с бароном в совершенно ином измерении. А что? Возьму да приду к нему и произнесу всего лишь три слова: «Здравствуй, мой Дантес!» И он сам поведает о том, что же произошло в далеком 1836 году.
Конечно, жаль, что потеряно столько лет, жаль, что учиться пришлось на своих ошибках. Увы, все мы крепки задним умом.
Я многое пережила и поняла за эти три дня. И решила для себя главное: никогда и никому я не позволю сделать из себя «мученика заблуждений», никогда и никого не возведу в ранг бога. Ведь любить – не значит поклоняться и безоговорочно выполнять чужие прихоти. К тому же, кто-то из великих сказал, что «только та любовь справедлива, которая стремится к прекрасному, не причиняя обид». Странно, но я забыла, кому принадлежит данное выражение. В голове крутятся два имени – Демокрит и Эпикур. Но кто из них? Кто?..
Вот же дурацкая особенность, теперь буду мучиться, пока не вспомню. Ну, уж нет, сейчас позвоню маме и освобожу от ненужных дум свою бестолковую башку.
Порывшись в сумке, я достала телефон и отвлеклась от трассы всего на несколько секунд, набирая номер. Когда же вновь взглянула сквозь лобовое стекло, мое тело сковал ледяной холод – от правой стороны обочины отделился темный силуэт и словно вкопанный стал на дороге. Пес! Огромный как мой Барри…
Боже, нет, только не сейчас!..
Резко вывернув руль влево, я вдруг почувствовала, как колеса внедорожника оторвались от земли. Я полетела в никуда и тут же вспомнила! Демокрит! Ту фразу о любви сказал Демокрит!
Эпикур говорил совсем о другом. О чем? Да о том, что всякий уходит из жизни так, словно только что родился.
Машина летела бесконечно долго. И за это время передо мной словно пролистали старый фотоальбом. Один за другим в голове промелькнули снимки.
Гордый, но так и не понятый мною до конца адвокат Лебедев.
Вдова, ласково гладящая меня по зализанным кудряшкам.
Угрюмый Василий Круглов, зло шипящий «Подохнешь!».
Тяжело бредущий по мертвеющей осенней листве Барри.
Вытянувшийся на столе дед Матвей с маленьким крабиком на голой ступне.
Весело хохочущая Светка.
Пушкин, довольно потирающий ладони.
И, конечно, Дантес, призывно машущий рукой.
Как жаль, что Стас так и не дождался меня, и я не узнала, какие же цветы он собирался подарить…
«Здравствуй, мой Дантес!»…
