народа, — не удержался, упомянул звание.
Генерал хмыкнул:
— На народ надейся, а сам не плошай.
Я промолчал. Странный у нас разговор, и длить его не хотелось. Магнитные аномалии, вперёдсмотрящие, лошади какие-то.
— Так что привело Героя Советского Союза в нашу забытую деревню? — генерал первый вернулся к вопросам нынешнего дня.
— Здесь, в деревне, планируется снять несколько эпизодов кинофильма. И нам нужно ваше содействие.
— Так вы всё-таки из киноартистов?
— Да, у меня есть эпизодическая роль. Если при монтаже не выбросят, на экране я покажусь, минуты на полторы.
— И как же вы дошли до жизни такой, а?
— Неустанным трудом, товарищ генерал, неустанным трудом. Ну, и повезло, не без этого. Комсомол рекомендовал. Да и чего скрывать, авторы сценария, режиссер, актёры — все мои добрые друзья, и даже больше.
— То есть вам это нравится?
— Делать фильмы не менее важно, чем делать танки. Узнай, чьи фильмы смотрит молодежь, и станет ясно, за кем и куда она пойдет. Голливуд влияет на мир не меньше, чем ракетные войска стратегического назначения, а народы платят за американские фильмы большие деньги, и просят ещё.
— Вы делаете фильм мирового уровня?
— Чужой земли не нужно нам ни пяди. Главное — свою не отдать. А там поглядим, да.
Генерал изобразил глубокую задумчивость: вздыхал, морщил лоб, барабанил пальцами по столешнице.
— А в другом месте фильм разве нельзя снять?
— Можно. Страна у нас большая, деревень хватает. Но на поиск новой натуры уйдёт время. И расходы вырастут. Не по-хозяйски это. Деньги государственные, их беречь нужно.
— Вы так заботитесь о государственных деньгах?
— Разумеется. Свои деньги и деньги государственные — это как два колеса велосипеда. Если хочешь ехать — заботься об обоих. На одном колесе далеко не уедешь.
— Мудро. Очень мудро. Сами придумали, или вычитали где-то — с велосипедом?
— Дедушка сказал.
— Повезло вам с дедушкой, Михаил Владленович.
— Повезло, Семен Борисович, повезло.
Сейчас передо мной сидел другой человек. Не престарелый пенсионер, а жесткий военачальник, посылавший в бой тысячи и тысячи человек, зная, что многие не вернутся. Он и на меня смотрел оценивающе — послать? И, если послать, то куда?
— Вы и в самом деле думали, что мы ничего не знаем? Кто вы, что вы? Знаем. Газеты почитываем, радио слушаем, в курсе, кто нынче чемпион мира. У нас на батарейках радио, — добавил он зачем-то.
— Я видел, что почтенному человеку, генералу, хочется, чтобы я принимал его за простачка с причудами. Глядишь, вдруг и выболтаю что-то интересное, касающееся вас.
— Не очень и выболтали.
— Беспокоиться вам не о чем, я здесь не по вашу душу. Не тот у меня профиль. Я действительно участвую в съёмках, и другого интереса не имею.
— Кино своё вы, конечно, снимайте. Надо, значит надо. Препятствовать никто не будет. Но всё-таки, всё-таки, зачем это вам?
— Развлечься. И отдохнуть. А лучший вид отдыха — это смена деятельности, по Павлову. Вроде генеральной уборки здесь, — я постучал согнутым пальцем по лбу.
— Эта… Эта седая полоса у вас на темени… я встречал такие, — опять соскочил с темы генерал.
— Бандитская пуля, как ни банально, — ответил я.
— В газетах об этом не пишут.
— Газета — это не чтение от скуки. Газета — коллективный агитатор. У них — Голливуд, у нас — «Правда». А «Правде» не нужны нездоровые сенсации.
«Правде» и здоровые сенсации не нужны. В нашей стране сенсациям нет место. Когда всё идет по плану, под чутким руководством, откуда взяться сенсациям? Спокойствие наших границ гарантировано, уверенность в завтрашнем дне — на зависть всему миру. Зачем кому-то знать, что в меня стреляли? Зачем кому-то допускать мысль, что в нашей стране вообще такое возможно? Зачем думать, какое оно будет, завтрашнее дно?
Но за рубежом писали. Дело случилось на экскурсионном теплоходе, где были западные немцы, австрийцы, да и из других стран кое-кто. Меня несколько раз спрашивали о ранении иностранные корреспонденты — когда я выезжал на турнире. Я отвечал просто: царапина. Ничего больше и быть не могло, у нас не забалуешь, у нас люди сознательные, а если кое-где порой и балуют, на то есть наша советская милиция.
И корреспонденты отстали. Что они могут, западные корреспонденты, супротив нашей советской милиции? Ничего не могут!
Молчание стало затягиваться, и генерал опять проявил инициативу:
— Не смею вас больше задерживать. Скажу лишь, что шум не причуда, шум существует на самом деле.
— А мёд?
— А мёд и подавно.
В лагере я сказал, что генерал даёт добро.
И стал думать.
Глава 19
8 июля 1979 года, воскресенье
Плюс электрификация всей страны!
— По сто граммов? Только чтобы Москва стала ближе, и спалось крепче? — попутчик протянул бутылочку. Ноль двадцать пять, но плоская, под флягу.
Мы направлялись в Москву. Поезд «Чернозёмье», седьмой вагон, который среди знающих зовут «депутатским», поскольку в первую очередь он их и перевозит. Депутатов. Из Чернозёмска в Москву, из Москвы в Чернозёмск.
Но не только депутатам нужно в Москву. Да и не наберётся депутатов на весь вагон триста шестьдесят пять дней в году, в високосный и триста шестьдесят шесть. А экономика должна быть экономной, потому при наличии свободных мест, их продают и другим. Готовым платить: место в спальном вагоне стоит много дороже купейного, не говоря уже о плацкартном. Но деньги в нашей стране не всё, наша страна деньгам не молится, и потому в обычной кассе любому желающему билет не продадут. Только входящему в «список». Список создают по предоставлению серьёзных организаций, и утверждают в облисполкоме. Я в этот список вхожу. Мой
