на прохладный день, по территории «Центра» ходили люди: во врачебных халатах, в обычной одежде, на инвалидных колясках или с передвижными капельницами, похожими на вешалки.
«Неизлечимые, — произнёс про себя Валера, — люди, которым уже не помочь. Они живут каждый день как последний. Проснулся — хорошо! Значит, впереди новые впечатления, новые эмоции. Иногда и здоровым не помешало бы так думать».
У входа в здание остановились. Ксения повернулась к Сене и Валере.
— Я зайду внутрь, разведаю ситуацию. Подождите здесь, — сказала она и удалилась.
Под чириканье птиц и завывание осеннего ветра, поёживаясь, Сеня и Валера стояли на улице.
— Что-то я немного перегорел и не в восторге от этой идеи, — с сомнением произнёс парень.
— Чем не то же самое, когда носились с Культом, — заметил Валера. — Наблюдение, поездки за город и так далее.
— Ну, да… но тогда мы пытались понять, что и почему делает Культ, а теперь мы… да не понятно, что именно знаем: Лебенслихт, профессор, фиалы с архом, будь он неладен.
Сеня вдруг нахмурился и внимательно посмотрел на фасад «Центра».
— Никто не знает, что такое арх, как его получить и для чего нужен. Но если Рубинштейн это понял… то явно не сразу. Этому наверняка предшествовали рассуждения, исследования и эксперименты. Валерус, мне кажется, что тут попахивает нарушением врачебной этики.
— Что ты имеешь в виду?
— Здесь у профессора был доступ к людям, которые уже не жильцы и которых почти наверняка никто не хватится. Целая поляна, чтобы развернуться.
— Думаешь, он испытывал арх на здешних пациентах?
— Не удивлюсь! О, идёт ученица Франкенштейна. Короче, надо держать ухо востро. Посматривай по сторонам и подмечай детали, окей? Я тоже постараюсь.
Из здания вышла Ксения в сопровождении белокурой женщины-врача, которая излучала дружелюбие.
— Это Марина Фёдоровна, — представила девушка свою спутницу, — она работала вместе с Леонидом Венедиктовичем.
— Здравствуйте! Кто здесь Арсений, а кто Валерий?
— Звучит как названия химических элементов, — хохотнув, сказал парень. — Я — Арсений. Можно просто Сеня.
— А я — просто Валера.
— Ну-ну. — Женщина махнула рукой. — Простите, но так фамильярничать я не могу! Итак, пройдёмте со мной.
Они поднялись по крыльцу и зашли в здание. В фойе играла приятная музыка, мягкий белый свет растекался по коридорам, на стенах тут и там были нарисованы диковинные растения. Женщина повела их по этажу.
— Не очень понимаю, с чем связано внимание к профессору, — говорила она, — до этого его работой в «Центре» уже интересовались, но, сказать по правде, вся его деятельность — волонтёрская. Официально он у нас не устроен, зарплату не получает.
— У него есть основная работа, возможно, оттуда, — предположила Ксения.
— Возможно. Но те люди устроили натуральный обыск.
— Объяснили, что искали?
— Нет. А Леониду Венедиктовичу было что скрывать?
— Этого мы не знаем. Нам-то хочется забрать учебные материалы, которые он хотел отдать…
— Не знала, что он ещё и преподаёт! Ваш коллега, да? — обратилась Марина Фёдоровна к Валере.
— Основной преподаватель заболел, ему поручили замещать, — пояснила Ксения. — А тут он внезапно уехал.
— Надолго? — спросила женщина.
— Неизвестно, — вступил в разговор Арсений, — но рано или поздно будет сессия, а гистология сама себя не сдаст.
— Ага, — поддержала Ксения. — Он сказал, что, возможно, оставил материалы в «Центре» в одну из поездок.
— Будем надеяться, что так и есть. Вот, кстати, и его кабинет.
Женщина открыла дверь, и перед ними предстала обычная комната со столом, небольшим диванчиком и несколькими стеллажами, где стояли учебники по медицине вперемешку с художественной литературой.
— Ну, что, где-то тут нужные нам документы, — с деланным энтузиазмом сказала Ксения.
— О, да, — вторил ей Сеня, задумчиво оглядывая фронт поисков.
— Тогда я, наверное, могу вас оставить, а пока прогуляться с коллегой, — дружелюбно сказала Марина Фёдоровна и повела Валеру в коридор. Тот, бросив последний взгляд на молодёжь, увидел, как Сеня показал большой палец.
В этой части здания не было людей, стояла тишина, а каждый шаг эхо подбрасывало в воздух и кидало в стены и окна.
— Ваши студенты очень приятные на вид, — заметила женщина. — Мне даже показалось, что они не просто одногрупники.
— Они раньше были вместе, но… обстоятельства сложились так, что пришлось разойтись, — медленно произнёс Валера, тщательно подбирая слова, потому что сложно описывать хитросплетения чужих жизней.
— Дружба — лучший итог расставания.
— Наверное…
Они подошли к широкой стеклянной двери, которая вела в другое крыло здания. В нём ходили медсёстры и периодически показывались пациенты. Валера поспешил перевести разговор с неудобной темы.
— А там что такое?
Женщина посмотрела в сторону крыла.
— Там наше другое здание — Хоспис. Хм. Скажите, Валерий, а как хорошо вы знаете Леонида Венедиктовича?
— У нас не было личного общения, — уклончиво ответил Валера. — А про «Центр» я услышал только сегодня.
— Хм. — Похоже, женщина взвешивала за и против того, чтобы сообщить информацию. Затем заговорила вполголоса, будто не желая, чтобы их подслушали: — Леонид Венедиктович в первый раз появился здесь шесть лет назад, когда привёз свою бабушку. О, Антонину Рудольфовну Хенкель-Фетрову помнят все старожилы. Родившаяся до Революции, она являла собой образец аристократизма: гордый взгляд, прямая спина и манеры, которые современным обществом давно позабыты. Рак не смотрит, богач ты или бедняк, поэтому болезнь поразила её на старости лет. Она, как я поняла, долго никому не признавалась (и не признавала сама), что больна, поэтому сюда её привезли доживать последние недели. Кто-то с тех пор считает её образцом человечности, а кто-то до сих пор ненавидит, прошу прощения за цитату, «эту старую грымзу». Через три года Леонид Венедиктович снова появился в наших стенах, но уже с матерью. Госпожа Рубинштейн не унаследовала грозный нрав Антонины Рудольфовны, поэтому её угасание прошло незаметно ото всех. И, наконец, год назад профессор привёз свою сестру, Агриппину. От бабушки ей досталась только скверная часть нрава, за месяц нахождения тут она успела попить нашей крови. Так три поколения семьи Леонида Венедиктовича угасли в местных стенах, а он договорился о том, чтобы начать свою волонтёрскую деятельность.
— Но здесь… — Валера тяжело сглотнул. — Здесь же мало что можно исправить? К вам попадают люди, которые…
— Которым в первую очередь нужно успокоение. Леонид Венедиктович беспрекословно и в полном объёме выполнял свои обязанности, никогда никому не жалуясь. Его историю знают многие из наших врачей, но никто с ним её не обсуждал. Лично моё мнение — он имеет в себе силы, а самое главное — опыт облегчать чужие незавидные участи и помогать справляться в самое непростое для них время. За это мы его и ценим. Его ученица, Ксения, сказала, что он
