Такие же стояли перед всеми участниками застолья.
— За хозяина этого дома! — провозгласил очередной тост пребывающий навеселе воевода. — А вернее за хозяев! — он заржал. — За старого! — указал бокалом на Кощея. — И за нового! — ударил себя в грудь.
Выпили. Кощей к таким шуткам относился философски. Мол, проиграл, что уж тут поделаешь? Победители имеют право резвиться. Только улыбался. Беззлобно. С чувством такта и собственного достоинства.
— Ну! — вспомнил заскучавший в какой-то момент воевода. — Расскажи-ка нам, Кощеюшка, как ты один остался, и куда рогатые делись. Обещал, помнится.
Старик спорить не стал. Прокашлялся, привлекая к себе внимание сидящей за столом публики, и начал свой рассказ. Говорил негромко, но складно. Заслушаешься. Вот ведь мастер. Прошка весь в слух обратился, а Кощей, тем временем вещал:
— Они ведь ко мне почему прибились? После одного случая. Вождь их Мугайло на охоте с медведем решил потягаться, да не совладал. На силу, от косолапого отбили. Живого места на вожаке не было. Ночку горе-охотник повалялся, а на утро помер. Наследников у вождя не было. Народу поумнее, кто власть к рукам прибрать мог, тоже не нашлось. Решили они его ко мне тащить. Чтобы помог. Неделю через леса и поля тарабанили. Я, конечно, людей в беде оставить не мог. Воскресил. Мне не сложно. Да только через месяц они снова притащились. Этот умник в барсучью нору полез. Решил с животным в проворности посоревноваться. Опять воскресил. А на третий раз, когда Мугайло решил лосю голыми руками рога открутить, вот уж не оскудеет земля идиотами, я не выдержал. «Значит так», — говорю. — «Или ко мне переселяйтесь, да живите, как люди, или забирайте своего трижды трупака и катитесь на все четыре стороны». Рогатые, как вы их кличете, мозгами пораскинули, да горе-охотника своего воскрешать передумали. «Правь», — говорят. — «Нами, по справедливости. А если кто из нас помрет, так и воскресишь». С тех пор две сотни лет почти при мне были. За это время из них если и умирал кто, только от старости. В труху рассыпались. Остальные жили долго и счастливо.
— Ну так и куда они сейчас делись? — не выдержал воевода. — К делу переходи, к делу.
— Можно и к делу, — кивнул Кощей. — Так вот в году нынешнем, неприятность случилась. Орудие свое… Жезл некромантский я потерял. Как это произошло — история другая. Но оживлять никого я с тех пор не могу. А народцу зачем такой правитель нужен? Он и побёг. Сначала один, потом пачками уходить стали. А последних, самых верных я в лесу потерял, когда к Лешему их отправил.
— Это мы их положили, — заметил довольный воевода. — Благодаря моему военному гению и смекалке.
— А Лешего ты зачем на нас натравил? — поинтересовался Прошка. Вообще-то ему, когда воевода беседу ведет встревать не полагалось, но командир, изрядно сдобренный вином, явно терял нить диалога.
Кощей посмотрел окно. Оттуда доносились голоса дружинников, которые уже успели превратить мычащую и жующую траву скотину в аппетитные жаренные на вертеле окорока и огузки. Солнце садилось. Небо окрасилось в розовый цвет. Старик улыбнулся.
— Леший давно на меня работает. Я ему силу дал. Я его деревья оживлять научил. На посылках он у меня был, да опростоволосился. Накосячил. Так наворотил, что на раз-два не исправишь. Вот и приговорил я его сгоряча. Армию его изничтожить приказал, а самого ко мне притащить. Для разговора.
— И тогда он к нам в город приперся за защитой, — догадался Прошка. — Вовремя очень. Иначе быть бы мне медведем.
— Наверное! — согласился Кощей. — Таких подробностей я не знаю. В общем, потом я своих последних людей лишился, а Леший ко мне на коленях приполз. Прими обратно, владыка. Я и принял. Наказал на вас засаду организовать, когда войной на меня пойдете. Кстати, а где сейчас этот дубовый? Полег в бою?
— Лежит вон там! — воевода махнул рукой в сторону окна. — В лагере к повозке приколоченный. Его батюшка-царь судить будет. И тебя заодно.
— И меня, — ухмыльнулся Кощей. — Судилка не выросла. Вы не огорчайтесь, гости дорогие, но к царю-батюшке я с вами не пойду.
— Сам не пойдешь, на аркане потащим, — заржал воевода.
Прошка напрягся и огляделся по сторонам. Ему показалось, что назревает что-то очень нехорошее. Слишком уж уверенно держался пленник. Как будто у него был план, или он знал то, чего не знают другие.
Последние лучи Солнца, меж тем, скрылись за горизонтом и в помещении разом вспыхнули десятки свечных светильников. В этот самый момент, воевода вскочил со своего стула, схватился за горло и захрипел. Изо рта его пошла пена. Глаза закатились, и главнокомандующий грузно шмякнулся об пол. Дикий ор и хрипы умирающих донеслись с улицы, где, судя по всему, дружинников постигала та же участь.
— Отравил, собака! — заверещала Яга, первой сообразив, в чем дело. — Убейте его! — закричала она, но слова потонули в хрипе. Подобно воеводе, старушка бухнулась на каменный пол.
Яшка успел выхватить заряженный арбалет и даже направить его на Кощея. Тот сохранял поразительное хладнокровие. Казалось, даже не думал убегать и прятаться, хотя мог бы укрыться за столом. Он знал, что сил на то, чтобы нажать спусковой крючок у дружинника не хватит. Дальше все по сценарию. Пена изо рта, судороги, падение. Остальные тоже попадали, разве что Прошка пока держался, хотя уже ощущал, как бурлит в недрах его необъятного живота кипучий яд. Кощей посмотрел на некроманта. Затем в окно. На лице его отразилось изумление.
— А ты крепкий, толстяк. Натаскивал себя на яды?
Прошка подскочил со своего стула, но тут же ощутил, как его ноги подгибаются. Он припал к земле. Кощей неторопливо поднялся. Подошел к некроманту. Медленно, торопиться старику было некуда. Затем наступил ногой на ладонь, в которой был зажат жезл. Нагнулся, поскрипывая костяшками, и, с поразительной для едва живого старика силой, выдернул палку из рук некроманта. Прошка попытался сопротивляться, но хватило его только на то, чтобы перевалиться на спину. Руки и ноги окончательно отнялись.
— Ты не переживай, — произнес Кощей. — Яд у меня добротный. Ночной. Пока солнце светит, ничего, а как садится, действовать начинает. Мое личное изобретение. Я его везде добавляю. В еду, в траву, которой мои бычки питаются. Понемногу. Сами они к нему привыкают, зато мясо, — старик облизнул губы. — Пропитывается основательно.
Не в силах пошевелиться, Прошка застонал. Суперсила поглощать все подряд без ущерба для пищеварения позволяла ему оставаться в сознании. Но долго это продолжаться не могло.
— Ты хочешь спросить, куда мой жезл делся? — произнес Кощей, расположившись на стуле перед умирающим Прошкой. — Да вот
