— Давай потише, а? На тебе пойло и уймись. — Он протягивал ей шипучку.
— Не надо мне ничего… У меня и так ничего нет… — проскулила маленькая и удивила Женьку очень сильно и очень надолго.
Она стянула с головы шапочку и принялась ею вытирать мокрое от слез лицо, а Женька залип совершенно на ее волосах.
Знаете, есть коробочки-сюрпризы, откроешь такую и из нее на пружинке резко выпрыгивает голова клоуна и трясется-покачивается. Вот из-под шапки выпрыгнули (Женька подумал именно так!) сразу миллион пружинок исключительно рыжего цвета! Ослепили похмельного и ввели в состояние анабиоза.
Тугие кудряшки — длинные и блестящие — завораживали не хуже, чем огонь. Они подпрыгивали, струились и переливались. Их было слишком много, чтобы рассмотреть за минуту.
— Чего уставился, алкаш?! — Женька даже не сразу понял, что это о нем — алкаш.
— А?
— Б! — она вытерла симпатичное личико шапкой и тяжко вздохнула. — Все не так…Что же за жизнь такая?
И снова заплакала, но уже тихо, поражая Женьку размером слезин, что текли по ее щекам. Сам Жихарка не знал что ответить, а потому свернул пробку с бутылки и протянул плаксе.
— На, пей. Хотела же. — Та с подозрением осмотрела Женьку.
— Я еще не оплатила.
— Я угощаю.
— У тебя деньги есть? — Вопрос поначалу показался Женьке странным, он еще раз оглядел себя и усмехнулся, поняв, как он выглядит в ее глазах.
Помятый, непричесанный и в угвазданной одежде.
— Есть. И давай быстрее, я тоже пить хочу. — Девушка сразу протянула руки к бутылке и очень жадно начала глотать шипучку, чем и доказала — не у одного Женьки случаются сушняки.
— Спасибо. — Она вытерла губы той же шапкой и отдала бутыль.
Женька пил дольше, булькая оранжевым напитком. Оторвался с трудом и обессилено привалился к стеллажу. Жажда отступила, ее место заняла депрессивная беспомощность. Двигаться не хотелось. Да и некуда идти, не к кому спешить. Потому он и спросил.
— Чего плачешь? — и посмотрел на малявку синими глазами, встретив такой же синий взгляд.
Она изогнула брови и снова заплакала.
— Я рассталась с парнем и меня уволили с работы…. А я купила аквариум! Большой! Денег нет. К маме и папе возвращаться не хочу….Только жить начала одна. Мне нравится! — пищала рыжая.
Женька умилился сморщенному носику — симпатичному, кстати. Но секунду спустя, сам от себя не ожидая, выдал.
— А у меня старший брат девушку увел. Вчера на ней женился. А я дебил, все еще жду чего-то. — Он прикрыл глаза и вздохнул, не заметив, что маленькая плакать перестала.
— В каком смысле, увел? Она лошадь что ли? — Женька напрягся, понимая ее правоту, и осознавая, что вот именно это его и гложет — сама ушла, выбрала другого.
— Не лошадь. От этого еще хуже, — рыженькая вздохнула.
— И чего тогда ждешь? Ну, надежда умирает последней, конечно…. Слушай, а если она на минуточку сойдет с ума и решит вернуться к тебе — ты примешь ее? Я бы ни за что!
Женька задумался, посмотрел на кудрявую и почему-то захотел улыбнуться ее воинственному виду.
— Она не вернется, — подумал чуть-чуть и возмутился с опозданием. — Почему — сойдет с ума на минуточку?
— Ну, я конечно, не знаю, как выглядит твой брат, но лично я к тебе бы не вернулась. — Сморщила носик дерзкая козявка. — Ты какой-то …мутный.
Женька даже задохнулся от изумления и возмущения. Еще никогда его внешность не вызывала отвращения у дамского пола!
— Лично я на тебя бы и не посмотрел. — Он оглядел еще раз широкие штаны, безразмерное худи и скривился, заметив старые кроссовки очень маленького размера.
— Хам. — Выдала синеглазая и тряхнула кудряшками-колбасками. — Я выпила вчера много, потому и выгляжу не очень. — Попыталась оправдаться козявка.
— Алкоголичка. — Усмехнулся Женька, припомнив, сколько выпил он сам накануне. — Я, знаешь, тоже не просто так с утра пораньше в магазин потащился за шипучкой.
Помолчали. Женька разглядывал рыжую, и думал, что она очень даже ничего. Вот только умыть, приодеть и рассмешить. Губы красивые, а значит должны улыбаться. Глаза синие, большие. Жихарка слегка пожалел, что не видит ее фигурки из-за огромной кофты.
— А чего с парнем расстались? — Она вздохнула умилительно, по-детски, и выдала.
— У меня характер противный. И у него. Надоело ругаться постоянно.
— А почему уволили? — Тут козявка его удивила еще раз.
Она выпрямилась, сверкнула синими глазищами и будто приготовилась к бою.
— Этот жабообразный до меня домогаться начал! Нет, ты представляешь? Я ему документы на подпись, а он меня пятерней своей за талию и к себе тянет! Сначала испугалась, промолчала, а потом, думаю — нет, фиг тебе! И капнула ему в кофе штемпельной краски. Синий потом ходил. Ну и…. — Она снова тряхнула волосами своими несусветными и Женька не выдержал.
Хмыкнул раз, другой и засмеялся. Маленькая поддержала его хихиканием и Женька снова залип. Ей очень шла улыбка…и смех.
— Правильно сделала.
— Вот и я так думала, пока не поняла, что работу найти непросто. — И опечалилась, завздыхала.
Женьке очень не хотелось, чтобы маленькая снова заревела. Он не успел подумать, с чего бы такое желание, просто продолжил задавать вопросы.
— А кем ты работала?
— Секретарем. Заканчиваю иняз. Вот и устроилась, пока пишу диплом.
— А… Сколько языков знаешь?
— Семь. — Снова удивила рыжая козявка.
— Круто. — Женька уже было открыл рот для следующего вопроса, но их похмельную идиллию прервали.
Два мужчины, вероятно, охрана маркета, подошли к ним.
— Молодые люди, встаньте, пожалуйста, и идите на терминал. Там оплачиваются покупки. — Хорошо, что все это было сказано вежливо и без уничижительных намеков.
— Да. Извините. — Пропищала маленькая и начала подниматься.
Женька поднялся вслед за ней и успел ухватить ее за капюшон худи — повело пьянчужку в сторону.
— Мы оплатим. — Сотрудники службы безопасности провожать их не стали.
По пути к кассе, Женька прихватил с полки еще одну бутылку живительной шипучки и большой круглый леденец. Снова не успел подумать — зачем он это сделал?
Они стояли у терминала, напоминали двух пингвинов — большого и маленького. Покачивались, но уже не печалились. Почему, интересно? Может, шипучка подействовала?
На выходе из маркета Женька вручил маленькой бутыль и леденец.
— Не рыдай, малявка. — Та приняла подарки и просияла улыбкой, на которой Женька снова залип и опять не подумал — почему?
