колея разбита, то мост обвалился, то труп чей-нибудь забудут с дороги убрать. Однако прежде чем въехать в Серебрянку, предстояло пересечь тракт, а сие мероприятие редко проходило без происшествий.
– Ты, Михеич, попридержи, – скомандовал Пахотнюк, когда они по разбитому проселку подкатили к бетонному тракту, по которому скакал, тащился и мчался сплошной поток разнокалиберных транспортных средств. – На тот свет всегда успеем.
– Не волнуйтеся, ваше преосвященство, – отозвался Михеич. – Вот как раз прогал, проскочим…
– Да куда же ты, балбес?! Эх…
Лошади, подхлёстнутые ударом кнута, рванулись вперед. Джип подскочил на буераке и влетел на тракт, чудом не задев мчащийся из столицы рефрижератор и подставив борт мотоциклисту в джинсовых галифе, который, перелетев через руль, приземлился на встречной полосе и был моментально затоптан копытами.
– Глянь, Пафнутий Ленсталевич, – попросил Пахотнюк Рябинкина, – как там, с той стороны, красочку не поцарапали?
– Как же-ж, – прошамкал старик, – не только краску на цельную пядь содрал, а и вмятину зело большую в филейной части сделал, подлец.
– Ну что, Михеич, – злобно произнес Пахотнюк, чьё лицо покрылось багровыми пятнами и теперь напоминало больной мухомор, – если к среде своими силами не восстановишь, пожалуешь под экзекуцию. И на водку больше от меня не жди…
– Да за что, ваше преосвященство? – возмутился Михеич. – Это же он, как умалишённый, налетел…
– Ну, с него-то я уже не взыщу… А рублёв за коляску немало уплочено.
– Да не волнуйтеся, замажем чем-нибудь. Делов-то…
– Болтаешь ты много, – лицо Пахотнюка чуть прояснилось. – Ладно, трогай давай. Что стоять-то… Слыхал? – обратился Глава к Рябинкину. – Замажет он, видите ли…
– А чего? – встрепенулся тот. – У меня на складе несколько банок половой краски завалялось. Колёр слегка не тот, в желтизну больше, но так даже красивше будет.
– А, чёрт с ней, – махнул рукой Пахотнюк.
Некоторое время ехали молча. Мимо проплывали убогие деревянные домишки с соломенными крышами, покосившиеся заборы и причудливо накренившиеся фонарные столбы.
– Эй, Егубин, – вдруг обратился Пахотнюк к небольшому мужичку в очках, приютившемуся в уголке заднего сиденья, – дороги, же, кажется твое хозяйство?
– Да-с, – отозвался Егубин, втянув голову в плечи, – с некоторых пор имеем отношеньице-с.
– Вот ты мне объясни – я тебе двести рублей в том году выделил на строительство пешеходной дорожки до самой Серебрянки. Где она?
– Так ведь, Егор Тимофеевич, – засуетился Егубин, – это ведь каждый может сказать – где она, мол, дорожка-с… Но надо ведь учесть все факторы…
– Ты не юли, Фрол Гвидонович, говори как есть, всё равно ведь узнаю.
– Так я же и говорю. Только мы, значит, собрались дорожку эту замостить-с, уже и бетону накопали, и щебёнку замесили, и подвод с асфальтом понагнали-с, как вдруг прямо в аккурат на том месте, где должна была быть дорожка, прохудилась труба. Пришлось раскапывать, менять коммуникации. Вы только представьте-с, Егор Тимофеевич, сколько бы мы средств напрасно потратили, если бы успели эту дорожку построить.
– Ну, это ты правильно говоришь. А дальше что?
– Не понял-с…
– Куда ты всё это дел – асфальт, щебёнку, бетон, деньги остатние?
– Так нечто мы не найдём куда деть? Обижаете-с…
– И то верно. Молодец, Фрол Гвидоныч, ты мужик хозяйственный, за то и держу… Эй, стой-ка! – внезапно крикнул он Михеичу. – Зайдём, лавку проинспектируем.
Экипаж остановился около маленького сарайчика с зарешёченными окошками и выцветшей синей надписью «Лафка протухтовая». Пахотнюк уверенно вылез из джипа и направился к двери, а остальные засеменили за ним. Глава открыл дверь, злобно зыркнул на своих спутников, увидев низенький проем, но молча пригнулся и вошел. Они оказались в сумрачном душном помещении, где пахло кислой капустой и несвежей рыбой.
– Кто хозяин? – громогласно вопросил Глава. – Или можно так брать что хотим?
Откуда-то из подсобки вывалилась сонная толстая тётка в грязно-голубом халате.
– Чего разорались, иду уже… Ой! Егор Тимофеич! Это вы? Что же вы не предупредимши, я даже рожу не успела ничем намазать… Чего изволите?
– Да так, посмотреть, как тут у тебя дела, Светлана, поинтересоваться, чем торгуешь. Что-то у тебя тут тухлой рыбкой попахивает… Небось, с прошлого года лежит?
– Да ну, что вы, Егор Тимофеич…– Светлана игриво улыбнулась, показав железные зубы. – Продала уже, это просто дух дурной никак не выветрю… Не хотите ли чего испробовать?
Пахотнюк оглядел засиженный мухами и покрытый паутиной прилавок со сморщенными синими сосисками, засохшим сыром и потёкшими шоколадками.
– Даже и не знаю, – пробормотал он, поднял глаза к полкам, где ровными рядками стояли бутылки, и лицо его просветлело. – А какая у тебя, Светик, самая хорошая водка?
– Ох, – засуетилась Светлана, подбежала к полке, надела очки и стала пристально разглядывать бутылки. – И всё-таки жалко, Егор Тимофеич, что вы не предупредимши… Так ведь и не угадаешь с ходу, чем тут можно приличного человека поить… А, вот! Вот эта вроде должна быть ничего.
Пахотнюк взял бутылку и свернул с неё пробку.
– Сейчас я стаканчики принесу…
– Да не суетись, Светлан, я так… – Пахотнюк опрокинул бутылку горлышком в рот и сделал несколько глотков. Затем опустил её, занюхал рукавом и слегка охрипшим голосом произнес: – Хорошая у тебя лавчонка. На, допивай, – и он сунул бутылку Рябинкину, который, крякнув и последовав за выходящим Главой, на ходу приложился к горлышку.
Процессия двинулась дальше. Объехав вокруг Серебрянки, повозки направились к ещё одному району, удаленному от центра – Ровнецо.
– Слышь, Рябинкин, – обратился Глава к старику, допивающему остатки водки. – Ты мне можешь объяснить, почему здесь всё время так воняет?
– Ну, так это известно почему, – Рябинкин наморщил лоб, – коровы гадят.
– А чего бы их не зарезать? – спросил Пахотнюк. – И запах лучше, и закуски воз.
– Сделаем, Егор Тимофеич, – мотнул старик головой. – Вы только мне напомните утречком.
– Эх, мне бы кто напомнил… – мечтательно произнёс Пахотнюк. – А это ещё что? Эй! Стой.
– Тпру…– Михеич резко остановил лошадей и свалился-таки с козел на капот.
– Вот дурень-то, – Пахотнюку, видимо, уже надоело отчитывать Михеича, и он, ничего боле не сказав, вышел и зашагал к забору. Выкатившись из машины, за ним, покрякивая, засеменил Рябинкин.
Пахотнюк распахнул ворота и, нахмурясь, уставился на то, как две собаки с рычанием пытаются отнять друг у друга человеческую руку.
Из кирпичной будки на огороженной территории появился высокий худой человек в кожаном фартуке.
– Шарики, не деритесь, я ещё сейчас принесу, – внезапно заметив Пахотнюка, человек побледнел и опустил взгляд.
– Чем занимаешься, Карл? – поинтересовался Глава, насупив брови.
– Собак кормлю, – ответил Карл, вытирая руки о рубаху. – Худые совсем собаки, на шашлык хочу продать.
– А чем кормишь?
– Да тут мужиков привозили бесхозных, куда их ещё девать? Протухнут зря, да и всё.
– Хороший
