уберёг господь – если бы ветер раньше поднялся, не уняли бы огонь, даже с ведьмой, - говорил кто-то рядом со мной.
Порыв ветра утих где-то там, далеко, где родился, а потом вернулся снова. И снова, и снова…
- Эй, не смей мне тут помирать! – Евдокия надавила мне на какое-то место в правой ладони, и я взвыла от боли. – Давай, поднимайся. Кто тут есть ещё? Дормидонт? А ну, помогай. Ты, говорят, перед барыней-то крепко виноват, вот и старайся теперь, отрабатывай должок. Дружок-то твой где? Сбежал уже? Значит, сам отдувайся. Отче, помогай тоже, сама не дойдёт. А тут завтра посмотрим, что и как, если погода позволит. А нет – так потом.
Меня снова подняли на ноги и повлекли куда-то, кажется – вниз, к дому Пелагеи. Идти недалеко, но я ж еле живая была, ноги как-то переставляла, да и ладно, больше мешала, наверное, чем помогала. Но дошли, и в дом меня завели, а там – оба Григорьевича, как на ладони.
- Чего там стряслось, – это старший.
- Дом её сгорел, что ли? – а это младший.
- А тебе, Пахомка, какая в том корысть? – сурово спросил отец Вольдемар.
- Да я так, со сна, не подумавши, - я прямо услышала, как он потупился.
- А вот молчи в другой раз, если не подумавши, - раздался восхитительный звук подзатыльника.
Открыла глаза – ну да, Гаврила свечку держит, Пахом рядом башку скребёт, по которой, видимо, получил.
- Ну что же ты, отче, - вздохнул он жалостно.
- Думай, что говоришь, - зыркнул на него отец Вольдемар. – Куда вести болезную?
- На лежанку, - показала Пелагея. – За печь.
- Ничего, если я что-то понимаю – скоро в свой дом отселится, - усмехнулся священник. – Дуня, скажи, отлежится она?
- Куда денется, - проворчала Дуня. – Поспит, да и придёт в себя. Слишком сильно выложилась.
- Это ж кто угодно бы выложился, если б с его домом вот так.
Меня уложили, накрыли одеялом, кто-то, кажется, Марья, стащила с меня грязное платье и башмаки. Глаза закрылись, голоса отдалились, и больше я в тот день не слышала ничего.
13. После пожара
13. После пожара
Я проспала тогда ночь, день, ещё ночь и утро. Снаружи бушевала буря – с невиданным ветром, так мне рассказывала потом Марья, и волны по морю гуляли страшные, с дом величиной, и огромные лиственницы гнулись, будто тонкие тростинки, и лил ледяной дождь, к ночи сменившийся снегом. Правда, местные не обратили на всё это никакого внимания, просто сидели по домам, да и всё. Что вы хотите, сказали они, осень. Зима скоро, да и всё. Когда я открыла глаза, то увидела пробивающийся из-под занавески солнечный луч – отшумело, отгремело, и вышло солнце.
Снег стремительно таял – слава богу, что тает, потому что у меня снова разруха. И в жизни, но это как бы понятно, и в доме. И надо идти и смотреть, что там вообще как.
- Женевьева Иванна встала! – обрадовалась Меланья. – Марьюшка Яковлевна, идите сюда скорее, встала, сама встала!
Я сгребла в охапку Меланью, чем очень, кажется, её удивила. И потом так же – Марьюшку. Марья же чуть не плакала.
- Ох, живы вы, госпожа Женевьев, живы. А то целительница-то вчера смотрела так сурово, говорила – если сегодня не очнётесь, то дело плохо. И Трезон ей выговаривала, что она не справляется. А вы очнулись!
- А я очнулась. На Трезон всем забить, не нужно её слушать. Что там наш дом?
- Стоит, ох, стоит. Наверное, вам отдохнуть надо? Не надо туда сегодня?
- Надо, Мари, надо. Где наша Пелагея?
- Во дворе хлопочет, парней чем-то заняла. А сынки её поутру на рыбалку отправились. Сказали – отдохнули вчера, а к свадьбе надо не только мясо, но и рыбу тоже, какая свадьба без рыбы?
Ох, точно, у них же тут ещё и свадьба. До той свадьбы нам бы съехать отсюда.
- А скоро ли свадьба?
- Говорят – после Покрова.
- Я что-то дням счёт потеряла, долго ли ещё? – когда тут у них Покров?
- Десять дней и ещё два, - откликнулась Меланья.
Ну вот тебе, Женя, то, что называется временнЫм фактором. Получи. По-хорошему, через десять дней и ещё два тебя тут быть уже не должно. И людей твоих, и твоего имущества.
- Ну и хорошо, - кивнула я. – А сейчас бы мне поесть, да пойти посмотреть – что там мне оставили.
- Да неплохо оставили, - улыбнулась Меланья. – Как стоял дом, так и стоит. Спасли вы его, вы и Евдокия Филипповна.
О, точно, ещё ж кто-то прицельно заливал пожар, видимо – она. Хорошо, когда есть маги, ведьмы и кто тут ещё у них бывает. У нас-то в таком случае могла выгореть вся деревня подчистую, если б не организовали цепочку людей с вёдрами до берега. И в наше время нет-нет, да жгут деревянные памятники архитектуры в центре города. А в такие вот древние времена и весь город выгорал, случалось, кроме немногочисленных каменных зданий.
Меланья уже хлопотала у печи и накладывала мне в миску кашу, и оладьи – свежие, пышные, и наливала чай – с чабрецом и мятой, как я люблю, и бруснику из бочки накладывала, и мёдом поливала. Ну прямо сказка, не завтрак. Пелагея заглянула, убедилась, что я жива, и пошла дальше по своим делам. Трезон шныряла где-то по деревне.
А после завтрака я оделась, завязала в крохотный хвостик отросшие уже волосы, надвинула на лоб чепец, да и пошли мы с девочками. Меланья радовалась, что снег растаял, а не остался лежать, Марья изумлялась – как лежать, ещё ж только самое начало месяца октября. А я думала про себя – да, здесь, наверное, зима в октябре. И до мая, не иначе. Ничего, мы справимся, мы переживём. Мы всё успеем. У нас получится.
Ближняя к Пелагее калитка осталась цела, и забор с этой стороны цел. Следы пожара были видны уже внутри, в ограде, ближе к дому, справа, там, где остатки сгоревшего сарая. Баня уцелела, и дровяной сарай – тоже. Верхнему забору не повезло, и обгорелые доски бодро разбирали
