тело учителя лежало на белых простынях. Ветер вновь завывал свою песню. Монахи, пришедшие в чувство, воздвигали новый костёр. Пётр успокаивал разрыдавшуюся Лолиту. Они прибежали к месту сражения, когда оба мужчины уже были мертвы. Босстром первая бросилась к ачарию, пытаясь привести его в чувство. Но Пётр знал, что он уже не проснётся. От Нангананга осталась только мумия. Иссохшая, с навеки застывшим страхом в пустых глазницах. Лицо ачария наоборот, передавало спокойствие и благоговение.
Мир Босстром пошатнулся. Она столько не узнала, столько не успела. Ачарий вернул ей то, что она потеряла во время аварии: понимание себя, своих истинных желаний. Несмотря на то, что при первом разговоре, учитель был неприятно прямолинеен, в последующие встречи Лолита стала воспринимать его слова совсем иначе. И теперь потерять его было ударом ниже пояса. Что делать дальше?
Сжигать тело решили вечером. Сонагири закрыли для туристов, и город погрузился в сон до прихода нового ачария. Лолита весь день провела рядом с возведённых костром, тайно надеясь на воскрешение учителя, но… ждала она, конечно, напрасно. Пётр иногда приходил к ней, чтобы уговорить хотя бы немного поесть, но Босстром отказывалась. Тогда он садился недалеко от неё, но так, чтобы не попадаться ей на глаза. Под вечер погода ухудшилась. Ветер принёс армию грозовых туч, но дождя ещё не ощущалось.
Пётр подошёл в очередной раз и увидел, что Лолита медитирует. В отличие от других монахов в подобном состоянии, она была напряжена. На покрасневшем лице вздулись вены, а под глазами ярко сияли фиолетовые круги. Павлов понимал, что не стоит её сейчас трогать и направился к дому, чтобы взять несколько тёплых пледов. Внутреннее чувство завело его к дому Гатри. Вообще он не планировал туда заходить, но в последний момент Павлов свернул с маршрута. Возле дома не было монахов, которые должны были следить за жителем.
В доме было тихо.
— Исаак! — закричал Пётр, проходя по пустым комнатам.
Возле спальной повис лёгкий, еле заметный запах железа.
— Исаак! — вновь позвал мужчину Павлов, чувствуя, что плохие новости не закончились.
Лужа крови вытекала из спальной. Пётр побежал по ней к изрезанному Гатри, лежавшему посреди комнаты. Павлов поднял шею Исаака и увидел тонкую линию от ножа. Само орудие он обнаружил в руке погибшего.
— Сука, — ругнулся мужчина, понимая, что ничем помочь уже не сможет.
На кровати лежала записка. Несмотря на то, что письмо Исаак писал на хинди, почерк выдавал волнение. Ведь свести счёты с жизнью тоже не так просто.
«Я подвёл вас, учитель. Не хочу после случившегося продолжать жить в этом теле. Я убил людей своими руками. Но даже то, что я не осознавал, что делаю, не снимает с меня ответственности за содеянное. Я приму наказание. И всю следующую жизнь посвящу тому, чтобы познать истинное «Я», как истинный джайн».
Пётр показал записку монаху, но, к несчастью, никто не знал норвежский, чтобы перевести написанное. Джайны сами провели обряд, избавив мир от двух тел. Лолита с Петром стояли в стороне. И когда последние искры отдали своё тепло, они поняли, что в Сонагири их больше ничего не держит.
По дороге в аэропорт Лолита не проронила ни слова. Будто ничего с момента их приезда не поменялось. Конечно, Пётр был рад, что теперь ей не приходилось сидеть в коляске, чувствовать себя беспомощной, но её психологическое состояние вернулось на прежнее значение. Если бы это был график, то по нему можно было бы отследить те американские горки, по которым каталось сознание девушки. И конец пути пришёл к началу. А ведь путь был неплохим.
Пётр надеялся, что состояние Лолиты вскоре придёт в норму (под нормой он имел в виду состояние без апатии, которая уже перерастала в депрессию), но с каждым новым днём её взгляд всё больше покрывался тёмным туманом, в котором он боялся потеряться. Босстром устроилась на работу, забросив последний год учёбы. Павлов долго пытался донести до неё, что этого не стоит делать, но разве она слушала его?
Вскоре Босстром перестала выходить из комнаты. Когда Павлов начинал разговор, она молчала. Мужчина старался понять её, влезть в её шкуру, но она только отталкивала. Молча, одним взглядом. В Павлове зарождалось чувство, будто он всё делает зря. И стоит это всё прекратить. Он рассчитывал, что, когда расскажет об этом Лолите, она скажет хоть что-нибудь. Но нет, она продолжала молчать, и Пётр не выдержал.
— Мне это всё надоело, Лолита, — он уже собирал вещи девушки, — Я устал делать вид, что всё в порядке. Сидеть на месте ровно, ожидая, что ты… поговоришь со мной, — он повернулся к ней, — Твою мать, да это даже звучит смешно! Я прекрасно понимаю, что у тебя была депрессия, из которой ты вроде вышла. Заметь, я ПЫТАЛСЯ… ЛОЛИТА, ПЫТАЛСЯ! Вылечить тебя хоть как-то, но… Как я это сделаю, если ты сама этого не хочешь?! Прошло два года, но с каждым днём ты всё больше пропадаешь куда-то. Что мне с этим делать?! Скажи мне хоть что-то!
Он посчитал, что снова услышит тишину, поэтому долго не стал задерживать взгляд на девушке.
— Ты прав, — вдруг голос Лолиты дошёл до него, — Будет лучше, если мы разойдёмся. Навсегда.
Пётр застыл. Он чувствовал облегчение вперемешку с тревогой. От него ускользала последняя нить, которая связывала его с Лолитой. В горле встал поперёк комок слёз. Почему ему вдруг захотелось заплакать?
— Ты заговорила, — апатично ответил мужчина, прикусывая губы, — Может тогда ответишь мне, что с тобой происходит?
— Не сто́ит.
Лолита бросила в чемодан последние вещи. Павлов был возмущён её поведением. Снова. Но может после её ухода полегчает? Жить с постоянной тревогой о ней — не было идеальной жизнью, о которой он мечтал.
— У тебя всё будет хорошо, Пётр, — её голос эхом разносился по сердцу Петра, — Без меня.
Она ушла. Ушла, оставив после себя только воспоминания. Несмотря на боль, Пётр знал, что продолжит жить, но уже не так, как раньше. Он никогда не видел её больше. Только иногда ему виделся образ молодой Лолиты, даже когда ей было за семьдесят. Ему перешёл центр Роберта Нильсена, где он проработал до конца жизни. Построить крепкую семейную жизнь Павлову не удалось. Но на его похороны пришла его единственная дочь, а также сотрудники, друзья, среди которых была Ребекка, и Лолита.
Босстром стояла вдалеке, чтобы Ребекка, единственная, кто помнит её, не увидела. Она бы очень сильно удивилась, увидев Лолиту такой же, как в день аварии. В ней ничего не поменялось, кроме нескольких
