вспоминала как эти твари издевались надо мной, жалела о ребёнке… Я пыталась выброситься из окна. Медсестра забыла какую-то хрень у меня в палате и вошла так не вовремя. Я до сих пор поражаюсь этому совпадению. Может таки, есть у меня ангел, какой-то. В общем, потом меня привязали к кровати, кормили через трубочку, сторожили, чтоб я не кинулась опять. И так и лечили. Главное, я понимаю, что если бы ты была рядом. Этого бы не было. Столько всякой хрени могло со мной приключиться, но ты всегда меня выручала. Ты бы и тут что-то придумала, остановила бы меня. Сказала бы что-то, вызвала бы ментов. Помнишь, как тогда, в детстве? Когда ты ключи спрятала, а я хотела с теми рокерами уехать? Мама до сих пор не знает, что я могла бы мотануть в Киев на мотоцикле нахер в пятнадцать лет. Так что ты бы меня тогда спасла, опять. Я думаю.
— Мы этого не знаем, — качаю я головой. — Мы не можем знать.
— Знаем. Аня, ты всегда нас защищала. Всех. С самого детства. Ты нас объединяла, — она отхлебывает ещё больше из бокала. — Знаешь, я всегда к тебе не очень хорошо относилась, ты ведь слышала, что я говорила о тебе Михаилу тогда, когда пыталась его соблазнить, да?
Я слабо киваю.
— Я просто теперь понимаю, что такие как ты они нужны. Добрые такие, те, кто готовы обнять и любить весь мир. Мир действительно на вас держится, только этого не заметно, пока вы не исчезните. Без вас будто света нет. И ты идешь в кромешной темноте. Вы как… фонарики, я поняла! — она усмехается от того, как нашлась в выражений. — Вы — "фонарики". Вот и когда ты ушла, наступила кромешная тьма. Может Артур тоже это почувствовал. Не знаю, — она долго смотрит в моё лицо. — Ты не вини себя в том, что со мной случилось. Это я виновата. Я виновата, что была с таким как Артур, даже зная, кто он. Ты сразу деру дала от одной только измены, а я… Я виновата, что все равно пыталась его зацепить. Я виновата, что пошла туда. Я виновата, что потеряла тебя и меня некому было остановить…
— Виноваты только они. И Артур, — выдыхаю я.
Она кивает.
— Ну, тоже верно… В общем, у нас с Михаилом теперь общая цель. Посадить этого ублюдка лет на двадцать, по совокупности всех его преступлений. Так что я главный свидетель. Как бывшая любовница тоже многое рассказываю… Когда Артур выйдет, у него ничего не будет. Его отец лишил его всего, имущества, наследства, всего. У него останется только имя опозоренное и дряблое старческое тело.
Она явно упивается этими словами. Я киваю.
— Что будешь делать потом? После мести? — вкрадчиво спрашиваю.
Она кривит половину лица.
— Искать свой "фонарик", Ань. Сначала мне нужно только это. Чтобы он осветил мне путь и я поняла, куда идти. Один я уже потеряла, по глупости, — она выразительно смотрит на меня. — Он меня точно не простит. И теперь не будет мне светить, я недостойна, я понимаю. Нужен другой, иначе я окажусь где-то недалеко от Артура.
Я молча сглатываю слёзы. Тяну руку и хватаю ладонь сестры. Такую бледную, холодную и худую.
Она ничего не отвечает. Сжимает мне ладонь в ответ.
Чуть позже, откинувшись на кресле и шмыгнув носом она где-то находит силы на весёлый тон.
— Ну чё, свалишь в Америку? Будешь на Манхеттене с Деми Мур делиться секретами? Помнишь, как в песне? Я её так любила в детстве, а ты терпеть не могла.
Киваю.
— Да, не могла… Я не хочу в Америку.
— А куда хочешь? В Германию? В Израиль? Езжайте с Михаилом к маме, она там шпрехает на этом, на еврейском…
— На иврите, — поправляю её я. — Нет, я не хочу туда. Я даже не хочу в Москву. Я хочу быть здесь.
— Ты стукнулась головушкой?
— Здесь мой дом, Маш. Мои дети, моё море… Это мой дом.
— А Михаил что на это скажет?
— Не знаю, ещё не говорила.
— Ну, удачи, — она округляет глаза.
— И тебе, сестра.
Эпилог
Миша действительно был, мягко скажу, удивлен моей идеей остаться жить здесь.
Но принял это, возможно, как некий беременный каприз. С каждым месяцем он сам понимал то, что кажется, здесь мы и будем жить. И влюблялся вместе со мной в жизнь в маленьком южном городке.
Я поняла, что он решил окончательно, что здесь наш дом, когда он стал строить наше гнездышко. Наш большой дом неподалеку от моря. Три этажа. Первый для гостей, для персонала и большой гостиной. Третий этаж для нас и второй для наших детей. Миша сразу сказал, что их будет полно.
Уже в в свои четыре месяца, наш первенец Владимир, переступил порог своего дома у меня на руках.
По делам семьи и бизнеса Мише приходилось часто отправляться в командировки, но он мне говорил, что без меня не поедет никуда. И потому, раз в два-три месяца мы стабильно вырывались за границу. Я все же побывала в так любимой Машкиной Америке, в Нью-Йорке и в Лос-Анджелесе, в Амстердаме и во Флоренции.
Правда с последним выяснилось, что никакой командировки не было, и Миша просто меня обманул, чтобы вытащить из работы на недельное путешествие. Как он говорит «я хочу познакомить этот мир с тобой». Он любит стать за моей спиной, обнять за живот, заставляя меня почувствовать себя хрупкой девочкой. И следить за тем, как я смотрю на красоту этого мира.
Лена стала мне хорошей подругой, и в чем-то той самой старшей сестрой, которая была мне так нужна. Мы могли секретничать, сплетничать и общаться обо всем.
Машу же я не видела с той встречи в кафе. Но знаю, что она закончила какие-то курсы и вроде бы неплохо зарабатывает.
Имя Артура в нашей большой семье не упоминалось. Он был вычеркнут. Я даже не знаю, насколько лет, все же, его посадили. Но судя по оброненной однажды, фразе Владимира. Чтобы ни было, Артуру не дадут выйти из тюрьмы.
Мама вылечилась. Какое-то время она пыталась со мной общаться по телефону, но потом сказала, что я стала слишком эгоистичной и вообще, все её бросили. После чего она мне больше не звонила, но я знала, что у неё все в порядке.
Для того, чтобы не скучать здесь между удаленными совещаниями Миша купил местную гостиницу и вложил в неё уйму денег,
