назад. Когда вернулся в конторку, дым от сгоревших листовок еще клубился под потолком
Очень кстати Гусев вспомнил про Бекмана. Именно его инженерный апломб помог группе Семенова произвести на станции «тихий взрыв». Дело было так.
Прислушавшись однажды к гулу турбины, Бекман сказал Семенову, что она работает далеко не на полную мощность.
– Вода жестковата, господин инженер, – вежливо заметил Семенов.
Немец тут же распорядился добавить химикатов, чтобы «умягчить» воду. Приказ его был выполнен с таким усердием, что уже через пару дней турбина начала давать сбои – лопатки обросли накипью. Пришлось остановить машину. Очистка лопастей заняла два месяца. Не успели запустить турбину, как случилось новое ЧП, еще более серьезное.
В конце дня, уходя домой, Семенов незаметно подкрутил вентиль, резко снизив подачу воды в котел. Заметив, что давление достигло опасного предела, кочегар побежал искать инженера Семенова, который предусмотрительно ушел из дому. В результате котел вышел из строя.
На следующее утро Везенталь и Бекман были взбешены. Принялись разбираться, что же произошло. Все говорило о стечении обстоятельств: обычная авария. Приказали Семенову немедленно пустить котел в дело. Тот заверил, что не пожалеет сил. Однако вскоре стало ясно: требуется замена целой системы труб. Их надо было везти из Германии. В результате этот агрегат снова дал ток лишь спустя полгода.
Командование бригады высоко ценило активность подпольщиков электростанции. Две бесценные карты получили мы от них. На одной были нанесены, как уже рассказывал Гусев, основные военные объекты фашистов, другую отлично «сработал» член подпольной группы – слесарь электростанции Михаил Степанович Степанов.
Поехал он в деревню под Псков, к родственникам. На дороге увидел, как у немца, садившегося в легковой автомобиль, из планшета выпал пакет. Едва машина скрылась из виду, Степанов подобрал находку. И уже на другой день в штабе бригады рассматривали подробнейшую карту Северо-Западного укрепленного района. Затем ценный документ был переправлен на Большую землю. В короткой телеграмме из Центра выражалась горячая благодарность за этот партизанский трофей.
Конечно, немцы видели, что на станции дела идут неблагополучно. Гестапо несколько раз производило там обыски, но на след подпольной группы так и не напало.
Семенова все же арестовали. Его шантажировали, били, но в ходе допросов он понял, что взят вслепую, никаких улик против него нет. Так оно и оказалось. Михаила Георгиевича в конце концов выпустили.
Вполсилы работала станция на оккупантов. Когда же Псков был освобожден, словно второе дыхание обрели ее турбины. И многие годы отлично трудились здесь наши герои.
Федя-моряк
Удивительные встречи иногда бывают в жизни. Свидетелем одной из них был я на большом сборе ветеранов, которым вручались памятные знаки «Ленинградский партизан» Когда в зал вошел высокий плотный мужчина с пустым рукавом, к нему навстречу устремилось несколько человек:
– Это же Федя! Федя-моряк!..
Так через многие годы вновь встретились люди, которых сроднила война.
На встречу с боевыми друзьями в Псков приехал ленинградский юрист Феликс Давидович Ицков. В ту суровую пору наши пути не пересеклись, таковы были условия конспирации: зачастую мы работали рядом, не зная друг друга.
Но этот человек имел прямое отношение к боевым делам 1-й бригады. Я говорю о поджоге штаба, который руководил строительством сооружении оборонительной линии «Пантера». Благодаря Ицкову и его помощникам по псковскому подполью в огне погибла важнейшая документация военно-строительной организации.
Позднее узнал я, через какие нелегкие испытания прошел этот мужественный человек, которого не сломили ни плен, ни пытки… Но расскажу обо всем по порядку.
Сын участника Октябрьской революции в Петрограде, уже в школьные годы он был комсомольским вожаком, в тридцать девятом членом бюро райкома ВЛКСМ. Войну встретил курсантом Ленинградского военно-морского. инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского. В августовские дни 1941-го курсантский батальон морской пехоты, в котором был и Феликс, принял первый бой под Кингисеппом. Наши наспех вооруженные морские пехотинцы вместе с армейцами в жестоких неравных боях сдерживали отборные части вермахта, рвавшиеся к Ленинграду.
В одном из сражений, оказавшись в окружении врага, Феликс был тяжело ранен автоматной очередью и в бессознательном состоянии попал в плен.
И потекли мучительные недели, когда сон был единственным избавлением от кошмарной яви. Две разрывные пули разворотили плечо, а у пленных не было даже бинтов, чтобы перевязать раненого товарища. Потом товарный поезд, идущий неведомо куда, тряский настил теплушки, и через двое суток – какая-то станция, где пассажиров рассортировали надвое: влево – покойников, вправо – тех, кто еще был жив.
Пленных привезли в Псков. И опять лагерные нары теперь уже в печально знаменитых Крестах, где погибло 65 тысяч советских граждан – число, равное населению довоенного Пскова. Рана невыносимо болела, открылось кровотечение, и в один из дней Феликс опять потерял сознание. Пришел в себя в лагерном лазарете где ему советские пленные врачи ампутировали руку. Вернее, просто отпилили по плечо, без наркоза, без необходимых инструментов и медикаментов.
В первые дни плена ему не раз приходила в голову мысль покончить с собой. Но чем трудней становилось ему, тем все решительнее говорил он самому себе: «Надо выжить, обязательно выжить! Еще смогу бороться и мстить врагу!»
Между тем силы таяли день ото дня. Сто граммов хлеба наполовину с опилками да кружка баланды в сутки – на таком питании и здоровый человек недолго продержится.
Неизвестно, как сложилась бы его судьба, если б неожиданно не пришла помощь. Лагерь на Завеличье в Пскове каждый день незаметно для охраны посещали десятки простых русских женщин. Вело их туда сострадание, неуемное желание чем-нибудь помочь попавшим в беду. Приносили одежонку, кое-какие продукты, медикаменты, чисто выстиранные тряпицы, заменявшие бинты.
Настала зима, ударили лютые морозы, а Феликсу из барака на улицу выйти не в чем. Кто-то принес ему шапку-ушанку, шерстяные носки. И тут за проволочной изгородью увидела его однажды Александра Степановна Низовская. Увидела и ахнула – вылитый Ваня, сын ее, которого она оплакивала, считая погибшим на фронте.
Как раз тогда гитлеровцы, заигрывая с местными жителями, стали разрешать им забирать из лагерей своих родственников – безнадежных раненых. И сразу появилось у псковичей немало «родственников» среди пленных. Так Феликс на правах «племянника» тети Шуры вырвался из лагеря. Правда, к январю сорок второго он был уже не Феликс Ицков, а Федор Денисович Цуков. Так он назвался, когда ему выписывали документы.
Выходила, подняла его Александра Степановна, Сама кое-как питалась, а ему – лучший кусок. Шел тогда парню девятнадцатый год, и его молодой организм быстро набирал силу. Едва окреп, но с еще открытой раной, стал думать как выжить дальше. Поделился с
