потом прочитала вслух:
— «Я уверен, что ты любишь меня», — Наталья вновь вздохнула, покачала головой, будто отрицала прочитанное, опять вздохнула. Взгляд устремился в письмо. Продолжила читать.
«Люблю вспоминать, как мы жили вместе. Каждый вечер, обнимая тебя и засыпая, мне хотелось одного — остановить мгновение. Хотелось сказать, — стоп. Пусть вот так будет всегда. Вот так — в объятиях. Но остановить мгновение нельзя. К сожалению. Зато можно мечтать. А я люблю мечтать, Наташ. Ты знаешь. И я мечтаю… о нас. О том, чтобы наша любовь жила, росла, крепла с каждым днем, несмотря ни на что. А еще я часто представляю, как мы под покровом ночи целуем и ласкаем друг друга, предаемся утехам и играм, как ты любишь, как я люблю, и … радуемся, что вместе. «Я люблю тебя, Наташ…», — говорю тебе на ухо, а ты ласкаешься кошечкой и отвечаешь: «Я тебя тоже, Паш». А потом мы засыпаем с блаженной улыбкой на лице.
Мечты осуществляются. И я верю, что так и будет. Но то, о чем я мечтаю, зависит о нас двоих, от того, хочешь ли ты того же… И если в твоем сердце живет любовь, никто и ничто не помешает быть нам вместе. Я тебя никому не отдам, Наташ. И рано или поздно мы встретимся, и у нас все будет хорошо. Как было. Даже лучше. Лишь бы ты хотела того же, что и я.
Люблю тебя. Твой Пашка».
Наталья положила разорванное письмо на кровать. Слезинки, одна за другой, стекали по щекам.
— Паша… Паша… — проговорила Наталья дрожащим голосом и уткнулась в подушку лицом.
— Наташенька, я дома! — послышался голос Давида.
Наталья подняла голову, утерла слезы, быстренько спрятала письмо под подушку, легла на бок и закрыла глаза.
— Родная, ты здесь? — Давид вошел в спальню, подошел к Наталье и чмокнул в щечку.
— Уснула… — еле слышно проговорил он. — Спи, Наташенька. Поедем чуть позже.
Давид еще раз поцеловал Наталью и тихонько вышел из комнаты. Наталья открыла глаза, легла на спину и минут двадцать с безразличным выражением лица смотрела в потолок. Расковыряла рану на сердце своим любопытством. Болит.
— Очень больно, вот тут, — тихо сказала Наталья, положив руку на грудь.
Бес сомнения прокрался в душу. Наталья вновь думала о Паше, вспоминала каждую минуту с ним. Да, Паша прав, она была с ним счастлива. На все сто. И, наверняка, такого счастья, особенного, она больше не узнает. Возможно, будь у Натальи две жизни, одну из них она прожила бы с Пашей, хоть в шалаше. Но жизнь одна.
Наталья еще минут десять полежала, потом достала письмо из-под подушки, кусая губы, пробежала глазами. Вздохнула. Встала. Прошла в туалетную комнату, разорвала письмо на маленькие кусочки.
— Надо ставить точку. Жирную точку, Наташ, — сказала она себе, покусывая губы. — Прощай, Паша! Прощай! — выдавила из себя, выбросив остатки прошлого в урну.
Наталья приняла душ, долго рассматривала себя в зеркале. Взгляд печальный. Какой-то обреченный. Несчастный. Сожалеющий.
— Давай, Наташка, бери себя в руки! Ну ее к черту, эту любовь. Другая мне жизнь нужна, другая… Мне и ребенку. Прости, Паша, прости. Я не та женщина, которая тебе нужна. И ты не тот мужчина, который нужен мне. Забудь, Паша, забудь меня. Как можно скорее. Нам лучше будет друг без друга. Я знаю. Я уверена, Паша, — глаза Натальи вновь прослезились. — Все! Кончай реветь! Все! Нет Паши в твоей жизни и никогда не будет. Нет любви в моем сердце, и никогда не будет. Я не люблю тебя, Пашка. Не люблю. И не любила. Любовь — это иллюзия. Забудь, Паша, забудь меня. И я… и я забуду тебя…
Наталья минут пять стола перед зеркалом, повторяя, что не любит Пашу и никогда не любила, и что он ей не нужен, и она забудет его уже завтра. Говорила и плакала. Плакала и говорила.
— Я запрещаю тебе думать о Паше, — наконец приказала себе Наталья, утирая лицо.
В самом деле, какая любовь! На носу свадебное путешествие, радужная жизнь. Все идет по плану Наташеньки, даже лучше. А тут — любовь. Бред! Кто откажется от денег, больших денег, ради любви? Кто? Может, и есть такие идиоты, но в их число Наташенька не входит.
Припудрить носик, накрасить губки, чуть-чуть глазки — совсем другое дело. Давид не должен заметить, что Наташенька плакала. Но как скрыть? Глазки красные от слезок, чуть припухли.
— Ой! Придумаю что-нибудь, — Наталья махнула рукой.
Считается, что любовь всегда права, что она всегда побеждает. Разве? Может, желаемое выдают за действительное? И правильно ли, когда побеждает любовь? Не обесценивает ли женщина любовь, когда не получает от мужчины материальные блага? Может, женщина выходит замуж по любви, потому нет возможности выйти замуж по расчету? Столько вопросов, ответы на которые останутся без ответов. А ответов и не может быть. Потому что никто не знает, как правильно. Цена борьбы любви и расчета — муки сожаления. Но сожалеть могут все. И те, кто отдал предпочтение любви. И те, кто отдал предпочтение расчету.
Натянув улыбку на лицо, Наталья вышла из спальни и игриво проголосила:
— Давид, дорогой, я готова ехать!
Конец.
