Маргарет украдкой вытирала слёзы – боялась травмировать детей.
Значит, Берта рядом… В районном центре!.. И Маргарет заклинило, как увидеться. Уйти с Голдой – не дойдёт. Оставить её с Геликом – нельзя. У Ами и Иды нет выходных. Выручила всё та же Галя: под предлогом навестить больную тётку отпросилась у председателя в районный центр… И председатель освободил её на воскресенье: «Годi одного дня – тут всього 12 км».
В больших тулупах с высоким воротником сибирские морозы – почти что печь. Мешок картофеля Галя положила внутрь своего тулупа, в его рукава просунула рукава пальто, взгромоздилась на мешок и прикрыла ноги шубой. В другую шубу влезла Маргарет с Голдой. В ноги им Берта положила мешошек с мукой – гостинец.
Из села выехали субботней ночью. В районный центр въехали, когда люди готовились уже ко сну. Арина хорошо знала село – землянку Берты отыскала быстро. В заснеженном дворе было пусто. Сбросив тулупы на телегу, они привязали лошадь за тощее во дворе деревце, и Маргарет подняла на руки Голду. Пройдя тёмные сени, они наощупь отыскали дверь, постучали и вошли в просторную комнату с двумя маленькими оконцами и низким потолком. С чугунком у устья печи возилась перед горнилом женщина в длинной юбке.
– Эмма! – крикнула Маргарет.
– E-esus Ma-ary!.. – проговорила, растягивая гласные, Эмма, направляясь к двери с распростёртыми руками. – Маргарет! Ты-ы? Отку-уда?
Они молча вцепились друг в дружку – щипцами не растащить. Глядя на них, Галя украдкой вытирала глаза. Заметив её, Эмма осушила глаза и по-немецки спросила:
– Wer bist du? (Ты кто?)
– Она наш ангел, соседка, – поспешила ответить на немецком Маргарет. – Добрая, каких свет не видывал.
После такой аттестации Эмма с лёгким поклоном поздоровалась и спросила на русском:
– Не замёрзли?
– Нет, но горячего чайку попила бы. Мы картошку привезли и немного муки. Пойду занесу, – улыбнулась она, – а то картошка замёрзнет.
Эмма вышла помочь. Занесли картошку, тулупы, муку и мешочек, о содержимом которого не спрашивали, достали из подпечья дрова, разожгли грубку, поставили воду и кинули в неё щепотку трав.
– А сарая у вас нет? – спросила Галя. – Холодно. На ночь надо бы лошадку под укрытие.
– Не успели сарай построить. Схожу к соседям. Может, приютят скотинку. Ой, славно как! – щебетала Эмма. – Завтра устроем пир! Сварим картошку с галушками (Knödel mit Kartoffel), – и по-немецки обратилась к внучке: Голдочка, внученька моя, ты чего в угол забилась? Что молчишь?
Эмма начала её раздевать, но девочка жалась к Маргарет. Она подняла её на руки и, обнимая Эмму, объяснила:
– Солнышко моё, это тоже твоя бабушка. Я мама твоего папы, а бабушка Эмма мама твоей мамы. А это трёхлетний Саша? – указала Маргарет на розовощёкого малыша, что молча наблюдал с печки.
– Ну да. Детям на печке тепло. Яше всего два месяца. Пусть спит.
Так бедно жили, может быть, в доисторические времена, но щедрой была тогда душа. Ощущая себя, словно в родном Поволжье, Маргарет отдыхала душой. Взглянув на Галю, что вертела головой, пытаясь по жестам и лицам понять, о чём говорят, Маргарет в порыве нежности подошла к ней, обняла и, не умея словами выразить благодарность, заплакала.
– Ты чо, тётка Маргарита? Ты ж со своими – радуйся.
Эмма объяснила причину слёз, Галя улыбнулась и жёстко выдала:
– Щас беда у всiх одна, помогать друг другу надо. Мои родители, спасаясь от раскулачивания, бежали с Полтавщины со мной, малой, от колхоза. А всё одно в колхозе оказались. Я горя тож уже нахлiбалась. На батьку похоронка прыйшла, тепер нам с мамкой однiм маяться… Мамка за сына, брата мово, молыцця. Плаче… Вiн давно треугольничков нэ шлэ. Мож, погиб. Так жэныхi и пропадають. Мэнi из ваших нiмцiв одын понравывся, я було замiж собралась, дак его в трудармию упряталы, а в колхозi работать нiкому.
Эмма сбегала к соседям узнать, можно ли на ночь оставить в их сарае лошадь. Вернулась с доброй вестью, и Галя на санях укатила на ферму просить отпустить Берту до завтрашнего обеда— отработает, мол, в другой раз, если кому надо будет отлучиться. Берта с порога в большой телогрейке, тёмной шали и валенках кинулась к Маргарет, и никакая сила не могла оторвать дочь от матери. Плакали взрослые, плакали дети.
– Берта, красавица моя, на кого ты стала похожа? – целовала Маргарет дорогое лицо, снова и снова прижимая её к себе.
– Всё. Хватит, – протёрла глаза Эмма. – Садитесь за стол. Будем чай пить.
– З хлiбом, – достала Галя мешочек, вынула белый каравай и кусок солёного сала. – Я на ферме бидон молока выпросыла, так шо дайтэ дiткам по стакану.
– О-о! – издала Эмма звук и побежала за ножом и стаканами. И случился праздник души, желудка и разговоров. Сытые дети ушли спать, а женщины за чаепитием, словно заново знакомились. Говорили… потешались… плакали… смеялись.
Уважая присутствие Гали, Эмма на русском рассказала, как осенью, когда их привезли на Алтай, Вальдемар и Эвальд первым делом выбрали место под эту землянку. Ну и что, что на краю села, – главное, не квартиранты. До сильных морозов вымазали изнутри жёлтой глиной, летом выбелят и снаружи обмажут жёлтой глиной. Вальдемара приняли на должность бухгалтера, он привёз две большие телеги дров, так что теперь, без мужчин, от холода не страдают.
Галя рассказала, что в большом деревянном доме жила тоже не всегда, – помнит мазанку, недоедание, вкус редкого хлеба и ощущение счастья, когда ей давали донашивать одежду соседских девчонок. Отец, лучший плотник села, всё о большом доме мечтал, чтоб и внукам было, где жить. Дом построил, а пожить не пожил – хорошо, если брат живым вернётся. Живут с матерью в достатке, а счастья-радости нет.
Спать женщины отправились далеко за полночь: Берта и Эмма залезли на печь к детям, Галя и Маргарет выбрали самодельные топчаны с соломенными матрасами. Под огромными тулупами, вместо одеял, им было и тепло, и уютно. В объятиях бабушки Маргарет спалось тепло и маленькой Голде.
Маргарет проснулась, когда ещё было темно. С печи донёсся шепоток Эммы, что тихо начала в темноте одеваться. Зажгли коптилку[14], наложили в грубку дров. Картошку решили сварить в мундире, чтоб не было отходов. Вымыли её, выложили в чугунок, залили чистой водой и занялись тестом. Решили сделать не галушки, а любимую детьми лапшу. Занимаясь кухонными делами, две немолодые женщины тихо перешёптывались на немецком. Когда картофель сварился, Эмма очистила его и разрезала на небольшие кусочки. Лапшу и картофель вывалили в большую сковороду к слегка поджаренному на масле луку. Запах разнёсся по избушке и всех разбудил.
– В нос ударило чем-то вкусным! – подала голос Галя. – А спалось, як дома. Може, от усталости. Може, от тепла. В общем, мёртвым сном спала.
– Вставайте, умывайтесь, будем завтракать.
