Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Мое состояние заметил Степан:
– Ты чего?
– Терентий Маняшу и Матрену оставляет?
Степан помрачнел, он с утра был у соседа и, видно, знал, что там творится.
– А что ему делать? Матрена не доедет, слепа и стара уже, сама вызвалась остаться. Пров – тоже.
– А Маняшу?! Если татары придут, девочка погибнет.
Степан со злостью швырнул в угол ковшик, который держал в руках:
– Ну чего душу-то травишь?! И без тебя тошно.
Секунду я смотрела вслед его широкой спине в дверном проеме, но тут же выскочила во двор. Наши сани были уже загружены, осталось усадить девчонок, уложить только что родившую Прасковью с малышом и запрячь Пегого.
– Степан, давай возьмем Маняшу с собой?
Его лицо было не просто злым, он стал бешеным:
– Куда?! У меня Пегий и так не потянет. Вместо своих детей? – Степан схватил меня за руку и подтащил к стоявшим в ожидании посадки девчонкам Прасковьи. – Вместо кого из них, выбирай?!
Девчонки дружно заревели.
– Вместо меня, я остаюсь.
– Настя, ты взрослая, пойдешь сама и помочь сможешь, а ее куда?! – это уже Олена.
Она права, кроме того, каждый лишний рот – это опасность для остальных. Большую часть дороги Пегий не потянет, значит, надо будет нести девчонок на руках, и делать это придется Степану, больше некому. Мало того, они ехали почти в неизвестность, к родичам Прасковьи, где могли и не принять. Как тогда – непонятно.
Из меня помощница плохая – только выехать за пределы Рязани, а там мне в другую сторону – на запад к Козельску, а они по Оке. Моих уговоров поехать тоже в Козельск не послушали, далеко, мол, не дойдут. Да и возвращаться как? Правда, на Козельске я тоже не настаивала, помня о судьбе самого города. Может, где-нибудь в дальней веси выживут?..
– Я все равно остаюсь…
Степан пожал плечами:
– Как знаешь.
Глядя им вслед, Олена сокрушенно покачала головой:
– Прасковью не растрясли бы, ведь едва жива.
Вот кому надо было остаться, переждать у Авдотьи, но молодая женщина заупрямилась, ей казалось, что если девочки уедут без нее, то непременно погибнут.
У соседей тоже двинулись, но там семья еще больше и саней трое. Им что, тоже места для старухи с девчонкой не хватило?
Наконец сани выбрались на улицу, двинулись по ней за другими такими же санями с беженцами. А сзади пристроились следующие. Рязанский посад потянулся кто куда…
Вдруг поваливший густыми хлопьями снег быстро прятал следы и пеленой скрывал уехавших. Олена перекрестила их:
– Может, сбережет бог. В снег али дождь уезжать – к добру, вернутся, значит.
У меня вдруг тоскливо сжалось сердце: они-то, может, и вернутся, а мы? Если все будет так, как написано в летописях, то ни Олене, ни мне не выжить. Оставалось только надеяться, что либо летописцы ошиблись, либо князь Роман все же сумеет что-то изменить в этом мире. Или я все же уйду в Козельск.
Когда мы вернулись обратно во двор, я оглянулась на соседское крыльцо, там, закутавшись в плат, не замечая обильного снегопада, стояла Маняша. Плат сполз, открыв волосики, ветер задул снег под небольшой навес крыльца, и девочка уже была мокрой. Дверь в дом открыта, Маняше не пришло в голову, что ветер выдувает последнее тепло. Прова не видно. Неужели она вообще одна?
– Маняша…
Я одним движением перемахнула через невысокий плетень, подошла к ней.
– Мань, а кто еще остался?
– Баба Матрена, – прошептала девочка.
– И все?
– Да…
Счастье Терентия, что он успел уехать! Вернее, не одного его, скорее это дело его злющей супруги Свары. Наверное, у соседки было нормальное имя, но к ней так прицепилась вполне точная кличка, что про имя забыли. Так и есть, на вопрос, кто сказал остаться, Маня также тихо прошептала:
– Тетка Свара…
Оставить четырехлетнюю кроху со слепой старухой… Вот гады! Просто понадеялись, что девочку подберут сердобольные соседи, а старуха помрет в холоде и без еды сама. Да… не все на Руси были нормальными и тогда!
– Пойдем в дом, холодно на улице.
Олена тоже вернулась во двор, увидев меня на соседском крыльце, крикнула:
– Насть, кого оставили-то?
– Маню и бабку Матрену.
– А Прова?
– Не знаю, не видно.
В доме было холодно, как на улице, только что снег не шел, пока носили поклажу, все выстудили. Бабка Матрена лежала за занавеской, оттуда донесся ее осторожный голос:
– Татьянушка… доченька, подь сюды… водички бы…
Как ей сказать, что доченька бросила ее умирать в холоде и голоде, а то и под татарским мечом?
Я зачерпнула ковшиком воды (и той, гады, оставили чуть не на донце!) и подошла к лежащей старухе. Маня встала рядом, она уже поняла, что единственной защитой для них со старой бабкой осталась я. А мне кто защита?
– Баб Матрена, они уехали. Вот водичка.
Дрожащие руки нащупали ковшик, поднесли ко рту, расплескивая по пути. Как ни была она готова к такому, все же слышала, что собирались, но осознать, что брошена, оставлена, как ненужная больше вещь, тяжело. Неожиданно для себя я присела перед ее лавкой со сбитой, давно не стиранной постелью, притянула к себе Маняшу и объявила:
– Теперь я за вами смотреть буду. Мань, ты пригляди за бабой Матреной, вдруг ей еще водички надо будет, пока я дровишек принесу? Холодно, двери открывали, избу выстудили.
У двери я обернулась, девочка смотрела на меня такими глазенками, что даже если бы я уже уехала, увидев такой взгляд, непременно вернулась бы.
– Мань, я правда за дровами, холодно. Ты не выходи. Я быстро.
Я действительно нахватала полешек получше и быстро вернулась в дом. Девочка стояла не возле бабки, а посреди комнаты, явно прислушиваясь, иду ли я.
– Ну, пойдем печь топить, а то бабка наша замерзла уже.
Сказано бодренько, только вот русскую печь я никогда не топила. У Анеи были сенные девки и холопы, здесь все делали без меня. Я боярышня, и мне негоже белы ручки сажей пачкать. А что делать, если старую и малую оставили замерзать в декабрьские морозы без помощи?
Так, надо вспомнить, как делала Олена (Анея, видя то, как старается сестра, помнится, даже носом покрутила). Сначала открыть какую-то там задвижку… Господи, не напутать бы чего, не то отравлю бабку и девчонку угарным газом. Задвижка нашлась сбоку и выдвинулась легко. Теперь дрова, их надо сложить каким-нибудь колодцем, это я из детства помню, костры так укладывали, чтоб лучше горели. Вниз сунуть бумагу для растопки… А где взять бумагу? Какую бумагу, рехнулась, что ли?! Но дрова от спички не загорятся. Я вдруг сообразила про спички, и мне стало совсем худо. Придется идти к Олене и просить ее растопить печь. Вот тебе, зазнайка московская! Ничегошеньки сама не можешь!
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
