Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
или два слова о том, что означает знание для Аристотеля и всей схоластической традиции, которая на него ориентировалась. Для того чтобы по-настоящему что-то понимать, вам необходимо знать «причину». Для Аристотеля это было гораздо более запутанное явление, чем для нас. Аристотель выделил четыре типа причин: материальная, формальная, действующая, конечная. Материальная причина – это то, из чего нечто сделано, материя. Поэтому материальная причина тебя, Монти, – кровь, кости, мышцы и все остальные клетки твоего тела. Достаточно просто. Формальная причина – это способ организации материи. В твоем случае – каким образом объединяются все эти клетки, чтобы создать милую маленькую собаку. Действующая причина довольно похожа на то, что мы считаем причиной, – то, что привело нечто к существованию. Поэтому для тебя, Монти, это твои мама и папа.
– Мои кто? Как они?..
– А, мы никогда об этом не говорили, да?.. Продолжая, конечная причина – это цель или конец вещи. Хорошо, немного трудно применить это к собаке. Возможно, твоя конечная причина – быть моим лучшим другом.
– Ой-ой-ой.
– Может быть, поможет более простая иллюстрация. Возьмем стол (один из примеров, приводимых самим Аристотелем). Материальная причина – это дерево, формальная причина – форма и строение стола, действующая причина – плотник, который его сделал, а конечная причина – за ним я могу есть свой ужин. Знать стол означает знать все эти вещи. Понял?
– Принято.
– Итак, знание, с точки зрения Аристотеля и схоластической традиции Средневековья, является умеренно сложным, но достижимым. С помощью наблюдения, логики, индукции и обсуждения мы можем узнать причины вещей, и это есть знание.
– Звучит хорошо. Мы закончили?
– Даже близко нет. Всегда были также мыслители, которые сомневались в самой возможности знания. Во время прошлых прогулок мы говорили о большинстве философских школ Античности, но еще не встречались с одной из моих любимых – скептиками. Скептики во времена Античности были представлены различными течениями, но почти все они стремились достичь одного и того же: состояния безмятежности, вызванного посредством намеренного воздержания от суждений по всем вопросам. Счастьем было не знать. Или, скорее, не принимать решений.
Многие скептики считали своим интеллектуальным предшественником Сократа – того Сократа из ранних диалогов, который ужасно раздражал всех, с кем он говорил, обнажая слабости их доводов. Однако первым настоящим скептиком считается Пиррон из Элиды (360–270 до н. э. – он родился через сорок лет после смерти Сократа). Пиррон был одним из тех витающих в облаках философов, которые почти похожи на пародию на самих себя. Он приучился настолько скрупулезно следовать принципам скептицизма, что отвергал даже наглядное подтверждение, получаемое с помощью его собственных органов чувств, поэтому мог беспечно направиться к краю обрыва и к приближающемуся транспорту на дороге. Только вмешательство его учеников могло спасти его от падения вниз на скалы и от колес повозок, запряженных волами.
Пиррон и другие скептики противопоставляли себя остальным философам, своим современникам, которые утверждали, что нашли ключ к знанию, – последователям Аристотеля и Платона, разумеется, но еще в большей степени стоикам. Стоики, как мы видели, были материалистами, считавшими, что существует только материя. А материю можно воспринимать с помощью органов чувств. Хотя иногда они могут обманываться, определенные ощущения настолько сильные, отчетливые и яркие, что разум надежно их воспринимает. Такие ощущения стоики называли когнитивными впечатлениями, и они обеспечивали стоику надежную основу для знания.
У скептиков ничего подобного не было. Они разработали своего рода инструментарий для критики философских аргументов догматиков…
– Догматиков? Мне нравится, как это звучит.
– К сожалению, догматизм не имеет ничего общего с английским словом dog в значении «собака», так же как и английское слово catastrophe («катастрофа») не имеет ничего общего с английским словом cat («кошка»). Оно происходит от греческого слова догма, которое означает «то, что ты считаешь истинным». Догматиком, с точки зрения скептиков, был любой человек, настолько безрассудный, чтобы иметь твердые убеждения относительно почти всего. Инструментарий скептиков подразделялся на ряд «методов». Идея заключалась в следующем: всякий раз при столкновении с кем-то, занимающим догматическую позицию в споре, все его аргументы пропускались через «щеподробилку». Некоторые методы использовали аргументы релятивизма и были направлены на подрыв веры в надежность свидетельств, полученных с помощью органов чувств. Так, возможно, мы считаем аромат духов привлекательным, а навозные жуки – отталкивающим (что касается навоза, то, конечно, все наоборот). Здоровый человек признает мед сладким, а человек с желтухой – горьким. Существует множество культурных практик, которые мы находим отвратительными (или хорошими), а в другие времена и в других местах их считали хорошими (или отвратительными). Суть заключается в том, что не существует ни одного простого утверждения, которое нельзя было бы сравнить с равнопротивоположным, достаточно лишь постараться и поискать.
Другие методы показывают, как подорвать аргументы вашего оппонента. Скажем, нам удалось продемонстрировать догматику – зачинщику спора, – что существует множество возможных точек зрения на проблему. Тогда как нам урегулировать спор? У догматика имеются разные варианты (и любой человек, имеющий семью, сталкивался с различными вариациями на тему…). Догматик может просто настаивать, выдвинув вперед подбородок, на том, что он прав (что никоим образом не относится к аргументам), а это равносильно признанию поражения; или он может выдвинуть доводы. Если он приводит доводы, то их, в свою очередь, скептики могут подвергнуть сомнению. Если в поддержку ранее высказанных доводов приводятся новые, то скептики опять будут способны найти контраргументы. Таким образом, мы оказываемся в ситуации бесконечного регресса, и первоначальная позиция никак не может быть подкреплена.
– Возможно, иллюстрация могла бы опять помочь…
– Хорошо. Я говорю, что люди лучше, чем собаки. Ты отвечаешь, что некоторые люди придерживаются другой точки зрения и считают, что собаки гораздо лучше людей. И теперь я могу или сформулировать заново первоначальную позицию, ответив «о, да, они лучше» на твое «о, нет, не лучше», или привести довод. Тогда я говорю, что люди явно умнее собак, а умнее – значит то же самое, что лучше. Ты можешь либо оспорить это, утверждая, будто тот факт, что собаки добиваются, чтобы люди их кормили и собирали их фекалии в маленькие пакетики, означает, что собаки умнее; либо ты можешь сказать, что сейчас я только что подменил одно качество другим – «лучше» на «умнее». Кто сказал, что «умнее» – то же самое, что «лучше»? В обоих случаях, что́ бы я ни ответил, мою точку зрения можно оспорить и мы сползем в бесконечный регресс.
Еще один вариант: чтобы избежать бесконечного регресса, я попадаю в порочный круг (круг в доказательстве). Так, я скажу, что люди лучше собак. Ты потребуешь доказательств. Поэтому я скажу, что люди
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
