далеко не везде они воспринимались как некая особая группа. В Средние века, например, восприятие возраста было линейным. Дети рассматривались просто как маленькие и глупые взрослые – им даже одежду шили такую же, как на взрослых, только размером поменьше. Что же касается молодёжи, то смысл этого понятия был простой: молодые – это те, кто ещё не вступил в брак и не обзавёлся собственным хозяйством. Молодость венчалась и заканчивалась свадьбой (откуда, собственно, и взялось у слова «молодые» значение «новобрачные»).
Ситуация начала меняться в индустриальную эпоху. Это был долгий процесс, завершившийся с появлением общества массового потребления. Именно в нём и появилась молодёжь в нынешнем смысле этого слова.
Если попробовать определить, какую функцию выполняет молодёжь в современном обществе, то её можно определить как пассивное потребление инноваций.
– II —
Современная экономика основана на непрерывном производстве новинок. Впрочем, под «новинкой» далеко не всегда понимается «новое» в смысле «небывалое». Достаточно того, чтобы «новое» было хотя бы просто «не такое как вчера» (пусть даже позавчера оно существовало). Например, если в области компьютерных технологий прогресс идёт линейно, то, скажем, производители одежды вынуждены буквально вымучивать из себя «что-нибудь этакое новенькое», а за отсутствием такового – имитировать линейное движение круговым, запуская карусель моды («в этом сезоне опять вернулись мини!»). Но, так или иначе, именно новшество является тем двигателем, который крутит рыночное колесо.
Так вот. Молодёжь является важнейшим передаточным звеном в этой машине. Это особый класс, выращиваемый и воспитываемый именно для того, чтобы заставить его потреблять новое только потому, что оно новое.
Для человека «в возрасте» естественен консерватизм. Он не ищет добра от добра, он трезво расценивает свои адаптационные возможности, у него есть привычки и пристрастия, а главное – у него с возрастом иногда просыпается способность к критическому мышлению. Поэтому ему трудно понять, зачем ему покупать новейший компьютер и ещё более новую операционную систему, если он использует комп исключительно как пишущую машинку, а новейшая версия “Word” на нём работает медленнее, чем предыдущая на старом компе. Ему не вполне понятно, зачем читать новейший роман «проблемного автора» про жизнь п…расов, когда им не прочитано даже самое интересное из мировой классики. Из товаров он будет выбирать добротное и проверенное временем, а не наоборот.
Всё это, с точки зрения рынка, очень плохо.
Что делать? Во-первых, воздействовать на потребителя административными методами: например, решением верхнего руководства заменять компьютеры в госучреждениях, заодно менять форматы документов, что вынуждает пользователей, в конце концов, приобретать новые модели. Или, скажем, объявить все старые автомобили «не соответствующими экологическим нормам» и тем самым принудить население к покупке новых. Можно ещё применять социальное манипулирование – например, всё время тасовать символы статуса («неприлично ездить на старой машине»). Наконец, есть традиционная реклама и – даже – реальные преимущества новых товаров.
Однако же, всего этого недостаточно. Взрослый человек вполне способен разобраться в товарных качествах продукта – или не захотеть разбираться в них, пока не припрёт. А главное, лавина инноваций в таком случае сужается до узкого ручейка «проверенного и признанного хорошим». Поэтому в обществе нужен класс самозабвенных потребителей новинок, которые будут их скупать только потому, что их раньше не было на прилавках.
Разберём устройство этой машинки.
Что такое «молодёжь» в более или менее развитых современных странах? Прежде всего, это сообщество относительно свободных людей – во всяком случае, более свободных, нежели прочие. Прежде всего: у родителей нет власти над выросшим ребёнком, а он не считает себя хоть чем-то обязанным родителям. Культура активно это поощряет, всячески препятствуя слишком прозрачной межпоколенческой коммуникации и пестуя мифы о «разрывах в межпоколенческой коммуникации», «потерянности и непонятости поколения Х» и т. п. Молодёжные субкультуры поощряют всяческие проявления «индивидуальности», понимаемой как форсированное отличие от «других» («быть не таким, как все») [117].
Всё это делается с одной целью – прервать межпоколенческую коммуникацию. Мнения взрослых не должны оказывать влияния на мнения молодёжи. Более того, весьма желательно, чтобы они принимались в штыки. Тогда опыт «уже поживших» не будет мешать манипулированию неокрепшими мозгами мальков [118].
Далее. Молодые люди указанного возраста, как правило, уже способны зарабатывать деньги, причём немаленькие – их человеческий капитал (энергия, обучаемость и т. п). достаточно высок, и они могут претендовать на неплохую работу. Необходимые расходы же их относительно низки – хотя бы потому, что они относительно здоровы, не имеют семьи и детей [119] и до поры до времени не обязаны строго соотносить свои покупки и приобретения со своим статусом [120].
Далее, молодой человек может легко менять работу или не иметь её вовсе, живя случайными заработками. Но если он работает, то живёт хорошо: у него нет многих статей расходов, которые имеют люди постарше. При всём том «мол. чел.» – активный потребитель, он потребляет много и охотно.
Наконец, последнее. Молодёжь потребляет не самое лучшее, не самое совершенное, не самое интересное, а – новое, «только сделанное», «современное». Она является коллективным бета-тестером любых инноваций. Это же и служит – в отличие от мало кого волнующих паспортных данных – и критерием принадлежности к молодёжи. Грубо говоря, человек может считать себя относящимся к «молодёжи», пока он может купить какую-нибудь новую недешёвую штучку только потому, что она «прикольная» – и вообще пока это слово для него что-то значит [121].
– III —
Отдельная тема – «молодёжная “культура”» (или «субкультура», или даже «совокупность субкультур»).
Есть такой любопытный парадокс, связанный с «примитивными» (бесписьменными) обществами: быстрое обновление активного словаря. Кажется, первым это открыл антрополог Карл фон ден Штейнен. Изучив язык нескольких южноамериканских племён, он вернулся в те же края через двадцать лет и обнаружил, что языки изменились. Появились совершенно другие слова для обозначения самых первичных, обиходных вещей – камня, топора, дерева… Интересно, что менялся и меняется не только язык, но и, скажем, мифология: это было выяснено на примере мифов австралийских аборигенов: новые мифы и истории возникали и исчезали буквально в течение десятилетий.
Ровно теми же свойствами обладают и молодёжные субкультуры. На протяжении двадцати-тридцати лет всё их содержание полностью меняется: мода, сленг, словечки, стиль жизни (то есть времяпрепровождения) и т. п. Правда, в отличие от полностью бесписьменных обществ, эти изменения всё же фиксируются, но не молодёжными субкультурами, а «настоящим», «взрослым» обществом – которое за молодёжными культурными экспериментами внимательно и с интересом следит.
Это касается и такой важнейшей части культуры, как политика. Грубо говоря, молодёжи пристало увлекаться самыми новыми – и, как правило, ложными и завиральными – политическими идеями (хотя бы потому,
