тонким стенкам с легкой пенной шапкой. Ниточки пузырьков прозрачными паутинками устремляются вверх, лопаясь на поверхности и щекоча нос, стоит пригубить сладковатый напиток.
— За что пьем?
Заноза приподнимает бокал, прищуриваясь, разглядывает меня сквозь него и улыбается так доверчиво и тепло, что хочется зацеловать ее до беспамятства.
— За нас и этот вечер. — Мелодичный звон хрусталя вплетается в атмосферу загадочности.
Заноза делает глоток и отставляет бокал. Складывает руки на столешницу и, подперев кулачком подбородок, склоняет голову набок, интересуясь у меня, как прошла командировка. В глазах искренний интерес и внимание. Такое поведение немного сбивает с толку, ей и впрямь небезразлично все, что я рассказываю.
— Ну, а у тебя что интересного произошло за неделю? — Пусть мы и разговаривали каждый вечер, те разговоры были очень краткими и больше служили для меня успокоительным фоном.
— Да ничего, — пожимает плечами, — все, как обычно: документы, звонки…
— И мужики, — продолжаю цепочку ее дневных забот в офисе.
Ксения удивленно вскидывает брови, смотрит на меня вопросительно и так искренне недоумевает, что гнев черной воронкой медленно, но верно поглощает мое спокойствие. Сам удивляюсь, из-за чего вдруг так завелся, стоило лишь вспомнить, как они табунами сегодня шастали в приемную и искренне удивлялись, отсутствию Ксюшина рабочем месте.
Кулак самопроизвольно сжимается; жду, пока официант расставит заказанные блюда, а как только он уходит, подаюсь вперед.
— Ну, кто из… — Я с трудом сдерживаю нецензурные слова, стиснув зубы и мило улыбаясь, дабы не выдать всю глубину своего возмущения. — Кто из них твой верный рыцарь?
— Я не понимаю, о ком ты…
Вилка в ее руках чуть подрагивает, и испуг во взгляде режет по живому — больно до помутнения.
— Некий Дмитрий попросил передать, что заглянет завтра. — Набираю полные легкие воздуха и начинаю, как мазохист, вытаскивать наружу фрагменты рабочего дня, засевшие внутри цепкими крючками.
— А, Дима… — Искренняя радость, тут же сменяется разочарованной гримасой. — Черт! — хлопает себя по лбу. Я забыла.
Я молчу, терпение не безгранично, но пока еще есть пара граммов в запасе. Яростно пилю ножом мясо и запихиваю его в рот, чтобы не сорваться с язвительным комментарием.
— Он же молодой папочка, ты не знал? — интересуется с удивлением, словно я должен быть в курсе личной жизни всех своих сотрудников. Отрицательно качаю головой. — Ну вот, у него маленький сынок, только месяц, и у него колики, а я обещала найти в карточке Максика прописанное нам средство. То, что выписал их педиатр, не помогает, — тараторит, ковыряясь в салате. Голос её звучит ласково.
— Вот за ним он сегодня и заходил, а я…
— Угу, — сиплю, — а ты забыла.
— Да. — Ее улыбка солнечным лучиком вскрывает темень внутри меня. — Так, и кто же еще меня навещал сегодня? — с явным ехидством интересуется, лукаво посматривая на меня поверх бокала.
— Не помню, — отмахиваюсь, чувствуя себя полным идиотом.
— Ой! — восклицает она. — А Олежек заходил?
— Заноза! — шиплю предупреждающе, но, похоже, девчонка решила окончательно свести меня с ума.
— Я же обещала сегодня дать ему ответ на предложение быть его парой!
— Чего? — Давлюсь глотком шампанского, закашливаюсь и молниеносно поднимаюсь с места, оказываясь рядом с креслом Занозы.
Резко разворачиваю громоздкий предмет мебели так, чтобы вредина оказалась ко мне лицом. Упираюсь руками в подлокотники, нависая над ней свирепым коршуном.
— Повтори! — рычу, не узнавая собственного голоса, а она смотрит на меня, вжавшись испуганной мышкой в спинку кресла.
Глава 33
*Ксения*
В горле моментально пересыхает, и по телу пробегает озноб от того разъяренного взгляда, каким он смотрит на меня. Инстинктивно втягиваю голову в плечи, сжавшись в комочек, а в голове на повторе прокручивается все сказанное.
Блин! И что же из всего этого так повлияло на резкую смену настроения, на что он так реагирует?
Он ревнует? Меня ревнует или это какая-то новая игра? Что за собственнические замашки?! По какому, собственно, праву?!
Вдох — выдох…
Старательно возвращаю на место собирающуюся покинуть меня уверенность. Да какого вообще лешего он себе вообразил!
Расправляю плечи и, выпятив подбородок, иду тараном на оборзевшего начальника. Да-да, начальника!
— А что не так?! И что это за допрос?! Вы мне кто?! — вновь перехожу на официальное обращение, задавая кучу вопросов, ответы на которые мне вовсе не нужны. — Начальник! — тычу пальчиком в его грудь. — И согласно подписанному мною контракту, я всего лишь, ваша сотрудница, пусть и с ненормированным рабочим днем и с индивидуальными условиями! — Возмущение нарастает, и мне уже плевать на то, как Глеб предупреждающе щурится, пытаясь безмолвно предостеречь меня от дальнейшей тирады. Меня несет бурный поток эмоций. — Я не ваша собственность, и верность блюсти не обязана! — почти ору, подаваясь вперед.
Наши взгляды становятся еще ближе. Их немая война еще безжалостнее. Воздух вокруг искрится, а пылающий в темноте его глаз гнев грозит немыслимыми карами и ответными санкциями.
— Моя! — все, что я слышу прежде, чем жесткие губы Глеба набрасываются на мои.
Это не поцелуй. Нет!
Это наказание — строгое, безапелляционное.
Он клеймит меня, прикусывая губы, вторгается языком в мой приоткрытый рот, затевая бескомпромиссный танец подчинения. Большая твердая ладонь ложится на затылок, удерживая меня и не давая возможности ретироваться. Второй ладонью Глеб обнимает мою шею, чуть сдавливая и лишая возможности нормально вздохнуть.
Я плавлюсь от жара этих самоуверенных рук, губ, дыхания. В голове туман, и сердце готово выскочить из грудной клетки. Кровь приливает и пульсирует в висках, а я лишь цепляюсь непослушными пальцами за ткань футболки Глеба.
Мое робкое сопротивление сминается мощью его напора, силой его желания.
— Моя- а- а- а… — раздается его хриплый голос; я лишь успеваю глотнуть воздуха и вновь утопаю в страсти его теперь уже более нежного поцелуя. Внутри что-то лопается, растекаясь по венам тягучим желанием, и я льну к нему, сдаваясь на милость победителя.
Сдавленный рык, мой упоительный стон, наше неровное дыхание и учащенный стук сердец…
Неистово смелые руки, скользящие по телу, голодные поцелуи, сносящие все преграды, жар наших тел…
В урагане несдержанности я даже не замечаю, как Глеб одним плавным движением вынимает меня из кресла, на мгновение припечатывая к своему крепкому телу, а затем сам опускается на сиденье, усаживая меня верхом на свои бедра. Краем сознания отмечаю лишь, что упираюсь коленками в жесткую плетеную спинку.
— Ты моя, слышишь? — разомкнув на мгновение чувственное сплетение наших губ, хрипит Глеб, крепко удерживая меня за талию.
Воздух обжигающими глотками проталкивается в легкие. Пелена застилает разум, и я плыву в дымке эндорфинового угара, ловя расфокусированным взглядом
