— Да нет, это ответ, — говорит Коннор. — Может, это даже самый верный ответ. Если бы люди умели признаваться в своем незнании, может, никакой Хартландской войны никогда бы и не случилось.
Под днищем корзины раздается механический лязг. Гундос от неожиданности испуганно вскрикивает.
— Шасси, — объясняет Коннор.
— А, точно.
Через несколько минут они прибудут в место назначения, каким бы оно ни было.
Коннор пытается подсчитать, как долго они находились в воздухе. Девяносто минут? Час? Два часа? Определить, в каком направлении они летели, никак не получится. Они могут сесть где угодно. Может, Гундос и прав: самолет летит в режиме автопилота и по команде с пульта управления упадет в океан, чтобы избавиться от них, как от нежелательной улики. Или еще что похуже? Что, если… Что, если…
— А что, если нас просто отправили в заготовительный лагерь? — говорит Гундос. На этот раз Коннор не приказывает ему заткнуться, потому что ему в голову лезут похожие мысли.
— Если так, я бы хотел, чтобы мои пальцы достались скульптору и он использовал их, чтобы создать что-то вечное.
В наступившей тишине все размышляют над словами Диего. Потом Хайден решает высказаться:
— Если меня отдадут на разборку, хотелось бы, чтобы мои глаза достались фотографу — такому, который снимает супермоделей. Вот что хотят видеть мои глаза.
— А я хочу, чтобы мои губы достались звезде рок-н-ролла, — говорит Коннор.
— Ноги — олимпийскому чемпиону.
— Уши — дирижеру оркестра.
— Желудок — ресторанному критику.
— Бицепсы — культуристу.
— Мои носовые пазухи врагу не пожелаю.
Они продолжают болтать и смеяться, когда самолет касается взлетно-посадочной полосы.
28. Риса
Риса не имеет ни малейшего представления о том, что происходит в корзине, в которой летит Коннор. Впрочем, она уверена, что мальчишки будут говорить о том, о чем они всегда говорят, куда бы ни попали. Риса не подозревает, что в их клетке происходит ровным счетом то же самое, что и в той, где находится она, да и почти что в любом другом контейнере, стоящем в багажном отделении: люди стараются побороть страх, высказывают невероятные предположения, задают друг другу вопросы, которые вряд ли решились бы задать при других обстоятельствах, и делятся сокровенными историями. Детали конечно же меняются от корзины к корзине, как и сидящие в них люди, но общий смысл происходящего остается неизменным. Выйдя на свободу, никто уже не будет говорить о том, о чем говорилось в корзинах, а многие даже себе не признаются в том, что говорили об этом, но после всего, что им пришлось пережить вместе, невидимые узы товарищества, скрепляющие их, все равно станут крепче.
В попутчицы Рисе достались: толстая плакса, девочка, взвинченная неделей никотиновой абстиненции, и бывшая жительница государственного интерната, ставшая, совсем как Риса, невольной жертвой сокращения бюджета. Ее имя Тина. Другие попутчицы тоже назвались, но Риса запомнила только имя другой сироты.
— Мы с тобой очень похожи, — сказала ей Тина в начале полета, — могли бы запросто быть близнецами.
Несмотря на то что кожа у Тины цвета умбры, Риса не может не признать того, что в ее словах заключена истина. Всегда утешительно сознавать, что человек, с которым ты попал в грудную ситуацию, обладает схожим жизненным опытом. Впрочем, есть в этом и негативный момент — Рисе кажется, что ее жизнь напоминает одну из мириад пиратских копий, сделанных с настоящего, лицензионного фильма. Естественно, дети из государственных интернатов не все на одно лицо, но со многими случается одно и то же. Даже фамилию им дают одну и ту же, и Риса часто проклинает того, кто придумал называть их всех на один лад — Сирота, — как будто быть сиротой и помнить об этом всю жизнь так уж приятно.
Самолет заходит на посадку, и все начинают ждать.
— Почему так долго? — спрашивает нетерпеливая девочка, страдающая от никотиновой зависимости. — Я этого не вынесу!
— Может, нас перегрузят в машину, а может, в другой самолет, — высказывает предположение толстуха.
— Лучше бы этого не было, — говорит Риса. — В клетке недостаточно воздуха для второго полета.
За стенкой клетки раздаются какие-то звуки — рядом явно кто-то есть.
— Тихо! — говорит Риса. — Слушайте.
Рядом кто-то ходит и стучит. Раздаются чьи-то голоса, но что именно говорят, непонятно. Потом кто-то приоткрывает крышку клетки, и внутрь врывается горячий сухой воздух. В багажном отделении сумрачно, но после долгих часов, проведенных в темноте, тусклый свет кажется девочкам ярче прямых лучей восходящего солнца.
— Есть кто живой? — спрашивает кто-то снаружи.
Риса точно знает, что это не кто-то из отправлявших их надзирателей — голос незнакомый.
— Все в порядке, — отвечает она. — Можно выходить?
— Нет еще. Нужно открыть остальные корзины, чтобы впустить воздух.
Через щель Риса видит, что разговаривает с парнем примерно своего возраста, может, даже моложе, в бежевой майке и брюках цвета хаки. Он весь потный, и щеки загорелые. Даже не загорелые — обожженные солнцем.
— Где мы? — спрашивает Тина.
— На Кладбище, — отвечает мальчик и отходит к следующей клетке.
* * *
Через несколько минут все крышки открыты, и можно выходить. Риса на мгновение задерживается, чтобы посмотреть на попутчиц. Все три девочки выглядят не так, как думала Риса, сидя с ними в одной корзине. Видимо, знакомясь с людьми в темноте, всегда представляешь их не такими, какие они есть на самом деле. Толстуха не такая уж и толстая, как думала Риса. Тина не такая высокая. Курящая девочка не так уж уродлива, как ей казалось.
К краю багажного отделения приставлен транспортный трап, но, чтобы сойти по нему, приходится встать в длинную очередь, потому что многие ребята успели выбраться из корзин. Уже поползли какие-то слухи, и все обсуждают их. Риса слушает, стараясь отделить факты от выдумки.
— В одной корзине все мертвые.
— Да быть этого не может.
— Я тебе говорю, половина ребят мертвые!
— Да чушь!
— Ты оглянись, балда. Разве похоже, что нас только половина осталась?
— Не, ну я за что купил, за то и продаю.
— Только в одной корзине все мертвые.
— Да! Кто-то мне говорил, что у них так крыша поехала, что они начали есть друг друга — ну, знаешь, как на пикнике.
— Да ерунда это, они просто задохнулись.
— А ты откуда знаешь?
— Да я их видел, братан. В соседней корзине. Туда случайно пять ребят попало, и они задохнулись.
